обеда. То, что я прихватил в дорогу, аппетита не вызывало. Однако заснуть сразу не удалось: сказались события прошлых дней, да и мысли крутились в голове слишком беспокойные. Наконец, я погрузился в тревожное оцепенение, из которого вышел, только когда меня разбудил звонок проводника, возвещавший о том, что через четверть часа начнётся обед.

Пригладив волосы, я отправился в вагон-ресторан.

Народу было много — почти все столики оказались заняты. Свободное место отыскалось в конце вагона, напротив супружеской четы из Гегемонии. Мужчина был в визитке и галстуке-ленточке, с гладко зачёсанными назад волосами мышиного цвета. На чёрном шнурке свисало пенсне. Женщина — в синем платье с воротом до дряблого подбородка, меховой мантилье — кажется из лисы — и митенках. Оба супруга не отличались разговорчивостью — в отличие от весёлого господина, сидевшего слева от меня. Тот поначалу пытался заговаривать с европейцами, но, узнав, что его новый сосед англичанин, тут же повернулся ко мне и завёл речь о британских реформах. Сам он проживал в Гегемонии и возвращался из Амстердама после заключения какой-то важной для фирмы сделки. «Будем продавать голландцам молотилки», — сказал он прежде, чем спросить, что я думаю о перспективах переселения фермеров Шотландии на новые земли, предоставленные для сельскохозяйственного освоения Его Величеством.

— Надо понимать, что вас интересует, будут ли там пользоваться молотилками? — сдерживая улыбку, спросил я.

— Именно! — с энтузиазмом воскликнул сосед. — Именно! Это ведь такие перспективы, от которых дух захватывает!

Предмет разговора меня интересовал мало. Были дела поважнее: хотелось понять, кого провожал в Амстердаме «медведь». Насколько я мог судить, все места в вагоне-ресторане были заняты, а значит, в купе никто не остался. Но ни графини фон Раскуль, ни её верного дворецкого видно не было. В этом я убедился сразу, ещё не заходя в ресторан: нарочно задержался в тамбуре, сквозь круглое окошко осмотрев вагон. Значит, хозяин клиники посадил в поезд кого-то другого. Как бы понять, кого именно? Я и сам не знал, для чего непременно надо это выяснять. Ехал бы себе да ехал, радуясь, что ни графини, ни Франца нет поблизости. Так нет же! Проклятое любопытство, которое, как известно, сгубило кошку, теперь, судя по всему, подбиралось ко мне.

Глава 38

Чета из Гегемонии делала вид, что не слушает трескотню соседа, который обращался теперь в основном ко мне, лишь изредка вставляя фразы на немецком.

Моё внимание тем временем привлёк господин в сером, наглухо застёгнутом френче, вставший из-за стола в середине вагона. Поклонившись даме, с которой он сидел, мужчина широким шагом направился к выходу. Его костюм напомнил мне ливреи слуг в доме «медведя». Кажется, в тех тоже замечалась какая-то серая чопорность. И они тоже казались аршин проглотившими — совсем как этот высокий господин, продвигавшийся между столиками.

Я перевёл взгляд с его узкой спины на даму, обмахивавшуюся старомодным белым веером, отороченным по краю страусиными перьями.

На ней было платье изумрудного цвета, показавшееся мне, хоть и сдержанным по фасону, но тем более элегантным. На плечах у женщины — а может, и девушки — верхнюю часть лица прикрывала чёрная вуалетка с крапинками, так что с уверенностью определить возраст было нельзя — лежал то ли пуховый платок, то ли плотная шаль. Она ехала в сопровождении горничной, которая почему-то обедала здесь же, в первом классе. «Наверное, не прислуга, а компаньонка», — мысленно поправился я. Девушка была лет двадцати и очень мила: большие глаза и рыжие вьющиеся волосы, убранные под простую маленькую шляпку. Но её хозяйка заинтересовала меня гораздо больше. Во-первых, чувствовалось в ней какое-то напряжение (возможно, дело было в резковатых движениях), во-вторых, в осанке и посадке головы было такое достоинство, что вся фигура незнакомки притягивала внимание. Я заметил, что не один попал под чары путешественницы. Сидевший через столик офицер в чёрной морской форме не сводил с дамы в зелёном платье своего наглого рыбьего взгляда.

— А скоро, пишут, поедут с инспекцией, — продолжал говорить над ухом торговец молотилками. — Сам министр земледелия, лорд Крушоу будто бы ехать собирается. Кто согласится переселиться, тому будут громадные льготы. Знающие люди предсказывают, что в ближайшие годы, если реформа осуществится, можно ожидать перемещения двух, а то и трёх миллионов человек! Представьте, какая это клиентская база!

Тем временем господин в сером вернулся, неся в руках несессер. Он передал его спутнице и сел на своё место. Теперь я рассмотрел спутника женщины в вуалетке получше. Узкий, угловатый, но чувствуется, что сильный — этакие люди неуклюжи в быту, но смертельно опасны, попадая в свою стихию. А я был уверен, что это не лакей, а телохранитель: в остром взгляде, сжатых тонких губах и сдержанных движениях ощущалось что-то затаившееся — как у свернувшейся в ожидании жертвы змеи. Почему-то он напомнил Франца, хотя внешне они были совершенно не похожи. Одного поля ягоды, сказал я себе, всё больше утверждаясь в мысли, что загадочная женщина в изумрудном платье и есть та, кого провожал «медведь».

Я был уверен, что её спутника не было среди слуг, схвативших меня в клинике. Значит, опасаться нечего. Хорошо бы переместиться поближе к столику, за которым обедала женщина. А ещё лучше — попасть в число её сотрапезников. Я подумал было даже подкупить официанта, но сразу отказался от этого плана: подобная дислокация привлечёт к моей персоне лишнее внимание, да и нынешний сосед дамы — грузный мужчина с окладистой морской бородой — вполне способен устроить скандал, лишившись ни с того ни с сего общества хорошенькой женщины.

Я решил предпринять иной демарш. Когда обед подходил к концу, встал, поблагодарил спутников, проигнорировал вопрос, заданный неугомонным продавцом молотилок, и направился к одному из входов в вагон, где перехватил официанта, который обслуживал центральные столики по правую сторону.

— Любезный, не знаете, что за пассажирка сидит вон с тем господином в сером, похожем на жердь? — спросил я тихо, чтобы посторонние не могли услышать.

Официант покосился на меня сначала равнодушно, потом скользнул взглядом по рукам, заметил краешек банкноты и растянул пухлые губы в любезной улыбке.

— Это госпожа Рессенс, — ответил он, умудряясь выговаривать слова только одной половиной рта. — Путешествуют с компаньонкой и, кажется, телохранителем. Всегда первым классом.

— А имя?

— Мэри.

— Часто ездит?

— Каждую неделю почти. Но по разным дням. Хорошо нашей железнодорожной компании известна.