Машина Командарма остановилась дверью точно напротив ковровой дорожки, расстеленной к приезду высокого гостя. Чувствуется, что шофёр привык это делать до автоматизма. На дорожке стоят только Большой Пук и Бетон-голова, мы, немытое быдло, стоим по бокам. Ещё не хватало наследить тут пыльными башмаками… Вся группа в полном составе изображает из себя сейчас несокрушимый заслон, стоя по обеим сторонам дорожки, ведущей ко входу в здание.

Наше начальство стоит навытяжку, куда вальяжность делась. Командарм, это не игрушки…

Дверь лимузина мягко и бесшумно отъезжает в сторону. На подушках в салоне сидит Шлем-череп, в окружении трёх голых девиц.

— Ну, жмурики неудавшиеся, как тут у вас дела?

Н-да, шуточки у нашего Командарма… Впрочем, Шлем-череп может и не так пошутить.

— Докладываю! На данном участке всё отлично. Тут вот мастер Гром замешкался, правда, сложные тут домишки, пока все прочешешь… — Бетон-голова старается выглядеть солидно и одновременно почтительно. Жалкая картина…

— То есть зачистка не окончена? — с ходу уловил Командарм.

— Будет закончена до заката.

— Ну-ну… А это, стало быть, для меня живой забор стоит?

— Так ведь твоя жизнь нам дороже нашей, мой господин.

— Приятно слышать. Ну что же, я прогуляюсь, пожалуй, не зря же вы коврик стелили… Да ты сиди, сиди! — оборачивается Шлем-череп к шофёру. — Мне Гвоздя за глаза хватит. Вон какие молодцы вокруг!

— Группа, делай! — командует наш Большой Пук.

Мы разом поднимаем над головой бронежилеты, превращая живой коридор только что не в туннель. Теперь снайперу, буде он откуда-то возьмётся, нашего славного Шлем-черепа никак не достать.

Гвоздь, адъютант Командарма, вылазит из машины, придерживая дверь, следом за ним высовывается Командарм. Я сглатываю. Пора!

Палец давит сквозь грубую ткань на кнопку — маленькая коробочка, спусковой крючок адской машины, лежит в кармашке бронежилета, и крышка откинута. Если это не то, что я думаю, то ничего не произойдёт, и визит Командарма завершится штатно…

Тяжкий удар потряс всё вокруг, едва не сбивая с ног. Но я уже, бросив бронежилет, кидаюсь на Шлем-черепа, подобно древнему зверю вампуару, ныне вымершему. Командарм вваливается назад в нутро лимузина, и я вслед за ним. Я даже успеваю ногой задвинуть дверцу, прежде чем на нас обрушивается рухнувший шестнадцатиэтажный дом.

Лимузин тяжко оседает, придавленный горой колотого бетона, но броня выдержала. Девки визжат оглушительно. Хорошая была машина, правда…

— Тихо! Молчать! — рявкает Шлем-череп. — Да слезь ты уже с меня, я тебе не девка!

— Прости, о мой господин! У меня не было другого выхода.

На сиденьи завозился шофёр, подавая признаки жизни.

— Да, жаль Гвоздя, — Командарм потирает затылок. — Вот она жизнь, Пруль… Кто не успел, тот опоздал. А ты почему успел, малый? Почему не кинулся спасать своего командира, как то положено по уставу?

— Ваша жизнь и жизнь комгруппы — вещи несравнимые, мой господин.

— Хм… Ну, нечего возразить, ты прав… Ладно. Как тебя звать, малый?

— Комсекции шестнадцать ноль ноль дробь ноль три, по прозвищу Крюк, — чётко, но негромко рапортую я.

— Ну что ж, Крюк. Твоего командира уже нет в живых. Хочешь быть комгруппы?

— Ваше решение для меня закон, мой господин!

— Ха-ха! Да, и Бетон-голова того… Неловко вышло, ну да что делать. Сами виноваты, сапёров надо сразу пускать. Слушай, а если я тебя поставлю командиром над бригадой — справишься? — Шлем-череп смотрит пронзительно.

— Справлюсь, — как можно твёрже говорю я.

— Ну-ну. Эх, Гвоздь-то тоже того… Ладно. Пруль, вызывай подмогу.

— Уже, мой господин.

Снаружи слышится вой сирен, крики, кто-то начинает ковырять завал.

— Ну а приказ на тебя оформим в штабе, Крюк. Надеюсь, ты будешь умнее и удачливее, чем твой предшественник.

Я не могу сдержать дрожь. Удача, вот она, удача… Я-то полагал занять место Большого Пука после его преждевременной кончины. А вот оно как вышло… Отлично сработала маленькая коробочка, что ни говори…

Ослепительная вспышка!

* * *

Я открываю глаза, и цветные танцующие пятна медленно и неохотно покидают поле зрения. Передо мной сидит по-турецки моя жена, неотрывно глядя своими огромными глазищами.

— Ты вернулась…

— Ну разумеется, Рома. Как я могу оставить тебя в такой момент?

— А чего тогда?.. — я не договариваю, потому как сам уже вижу в голове моей жены ответ.

— Вот именно, — вздыхает Ирочка. — Тебя ничего не должно было отвлекать. Ну я и не отвлекала. Но это не значит, что я оставила бы свою главную половинку без присмотра. Мало ли что… Если бы ты имел обыкновение почаще заглядывать в мысли своей любимой жены, этот фокус у меня мог и не пройти.

Вместо ответа я привлекаю её к себе, и Ирочка с готовностью подставляет лицо и губы под поцелуи.

— Ладно, Рома. Мне надо бы сгонять за нашей Радостью…

— Не понял? Ты… оставила её у бабушки?

— А ты бы желал, чтобы в разгар сеанса она села тебе на голову и принялась облизывать, вереща от избытка чувств? — хмыкает Ирочка. — Вряд ли зверюшка стала бы спокойно взирать на лежащее бесчувственное тело своего любимого хозяина. Она приняла бы все возможные меры, чтобы вывести тебя из такого состояния.

Да, это правда. Маленькая соня любит своего хозяина и не понимает всей ответственности, лежащей на нём.

— Всё, я за Нечаянной радостью, покуда она не умерла от горя, что её бросили, — Ирочка встаёт с пола. — А ты, о мой Великий Спящий и всё такое, слетай в лесок, пожалуйста. Набери там…

Ирочка перечисляет фрукты-орехи, которые следует взять, а меня вдруг разбирает смех. Ты можешь быть хоть трижды Всевидящим, только что вернувшимся из Запределья, но это не избавит тебя от необходимости выполнять хозяйственные поручения супруги.

— Всё, Рома, время пошло!

Ирочка выпархивает через входной проём, и только тут я обнаруживаю на свей голове обруч мыслесъёма. Блин горелый, теперь надо стирать конец записи. Для истории он не имеет никакого значения…

* * *

— Вот это да-а-а!

Биан теребит себя за оба уха. Нет, всё-таки непрактично это, как хотите. Вот папа Уэф сейчас перебирал бы себе чётки, с большей или меньшей скоростью. Уот вертел бы свой карандашик пропеллером. А тут уши, да не чужие, свои… Надолго ли хватит?