Алексей Родионов

Катер первым увидел Борисыч. У старика, полагаю, дальнозоркость. В тюряге он, помню, щурился и отходил подальше, разглядывая надписи на стенах.

Он шел первым и увидел первым. Я сразу же приказал сигать в кусты и заныкаться там. Кусты (а может, трава такая могучая, кто ее разберет) были рядом.

Мы старались перемещаться краем леса, старались избегать открытых мест. Но это получалось плохо. Трава погуще — Мишка и Танька боятся ступать, бегут на песок. В гущину кустов и деревьев не лез никто. Особенно после того, как вспугнули птицу. Та с таким шумом взвилась из ветвей, что все встали как вкопанные, а Мишка сдернул с плеча автомат.

Лично я не думаю, что в этих лесах ядовитое и хищное на каждом шагу. Но зарываться в чужую зелень с голыми руками и непокрытой головой меня тоже не тянуло.

Здешняя растительность упорядочена плохо. То трава мелкая, словно на газоне, то вся по пояс. То стоят деревья как деревья — пальмы или что-то в этом роде, а между ними редкие кустики, то одна густая, частая поросль, такая, что не пробиться. И тогда вспоминаешь мужиков с мачете, прорубающих себе дорогу в джунглях, чтобы просто пройти, куда нужно. Но нам легче, чем тем мужикам. Выворачиваешь на берег и обходишь гиблый участок по песку. Не по самому песку, разумеется, в нем ноги утопали бы будь здоров, много не находишь, а берешь ближе к лесу, где почва потверже. Воздух, как в бане, сырой, душный, лес полон жизни — треск, мявканье, вопли, стоны, шуршание…

Но что следует отметить — горы подбираются все ближе к воде.

Сколько по времени мы шли до того, как увидели катер, сказать трудно. Теперь время придется прикидывать по солнцу: Любкины часы ёкнулись после купания с акулой. Сколько дали по километражу, сказать тоже не просто. Мало, конечно. Что не удивительно. Боцкоманда подобралась словно нарочно — гальюны чистить, и то отправлять опасно.

Вова мало того, что слабак, так и с головой не очень дружит. К тому же голова у него еще и перегрелась. Но, следует отметить, держится пока мужиком, не стонет, не канючит, тащится за остальными. Правда, будь общий темп быстрее, рухнул бы он давно. И так, когда пришла его очередь тащить груз, мне пришлось его подменить. Нет, он, конечно, закинул палку на плечо, но стоило мне только глянуть, чтоб понять: два-три шага, и он в ауте. Кому еще его подменять, как не мне? Я ж у них тут самый семижильный. Неваляшка. По-хорошему, конечно, Вовик — это балласт, и по-хорошему таких оставляют где-нибудь, чтоб не пропасть всем вместе. И была у меня такая мысль: если с Вовиком чего случится, то…

Но потом пришла другая мысль…

Кстати, Танька Мишкина тоже тот еще балласт. К тому же ноет без конца. Из-за нее два лишних привала пришлось делать.

Борисыч держится неплохо, на сегодня его должно хватить, а вот завтра, боюсь, спечется. Годы должны сказаться.

Мишка тоже выдохся. Слаба дыхалка, непривычен к нагрузкам или давно отвык от них. И боты его… Вон ковыляет как… Как молодой солдат в карантине после первых марш-бросков. Но что штуку баксов зашхерил — за то ему капитанское спасибо. Без этой штуки я б не знал, на что и надеяться.

Вот Любка — баба крепкая. Что значит рабочая закалка. К тому же она говорила, что долго челночила по Польшам и Турциям. А это та еще работенка. Дохляк не осилит.

Короче, увидев катер, мы попрыгали в кусты, не думая о всякой вредной живности. И залегли. Я огляделся, прикинул — вроде никак не должны нас заметить с моря.

Кусты со всех сторон, кусты перед нами. Но на всякий случай пригрозил, чтоб не высовывались. Сам подполз чуть ближе, руками раздвинул траву, прижал ее локтями, чтоб не мешала. Прутики, стебли кустов позволяли разглядеть посудину, когда будет проплывать мимо. Она была еще далеко, точкой на горизонте, когда Борисыч свистнул и показал на нее пальцем. Что не рыбачья шлюпка, я разобрал сразу. Покрупнее штука. Может, конечно, большой прогулочный катер, да верится с трудом. Тем более — уж больно темен. Прогулочные катера красят в веселые тона, белые там, синие. Ну, поглядим.

«Хорошо… просто лежать… Я, наверное, не поднимусь», — услышал я сзади Танькин голос.

Я тебе не поднимусь, думаю.

«Где-то около часа идем, — говорит Борисыч, — километра три сделали, наверное».

«Надо было на „джипаре“ прорываться на другую дорогу, — потянуло Мишку на сожаления. И тут же он тревожно прошептал: — Танька, не шевелись!»

Последовал мощный шлепок. Танька охнула.

«Таракана местного замочил, — победно сообщил Мишка. — Во, гляди, Танька!»

«Пить», — застонал Вовка.

«Вот потому, — оборачиваюсь, — и надо переть до деревни, пока не дойдем».

«А если до ночи не дойдем?» — спрашивает Любка.

Какая-то пичуга типа колибри, блин, чирикая по-колумбийски, пролетела над нашими головами.

«Ночью тоже идти можно. Только по берегу, конечно. На берегу светло. Более-менее», — отвечаю ей.

В ответ — протяжный стон. Кажется, Танькин.

«Цыц!» — кричу. Потому что слышу уже шум мотора.

Мощный движок. Очень даже. Какой там прогулочный катер! Шум нарастал, и, даже не увидев еще катер, я понял, что он идет очень близко от берега. И наверняка оглядывает побережье. Нет, тут не до разгильдяйства.

Поворачиваю голову и грозно шепчу: «А ну, ныряем все в траву с головой! Чтоб ничего не торчало!»

И сам благоразумно отодвигаюсь от переднего ряда кустов. Пускай плохо разгляжу, что за катер. Главное — чтоб он меня не разглядел.

Вот он показался. Мало что можно увидеть из моего укрытия. Так… Серый корпус. Что-то белое из букв и цифр на борту. Высокая рубка. Над ней кривулина локатора. Хороший, легкий ход. Низкая корма. Катер совсем не прогулочный, военного образца. Так выглядят заурядные пограничные катера.

Повидал я их…

Так и говорю: «Похоже на пограничный катер».

«Так че, погранцы с ними заодно?» — удивляется Мишка.

Злюсь: «Не знаю».

Отлежали еще минут с пятнадцать. В основном в молчании.

«В деревне ой как вероятно ждет засада, — говорит Борисыч. — А поплыли они, не иначе, искать, где мы высадились на берег».

Никто не возражает.

«Пошли», — говорю. Ничего другого не придумаешь пока.

Танька, оказывается, уже успела заснуть. Пятнадцать минут сна — хороший отдых, в конце концов. Правда, пришлось попотеть, расталкивая и поднимая ее.

Темп ходьбы стал еще медленнее.

Впереди не наблюдается признаков жизни. Ни рыбачьих джонок, снующих вдоль берега, ни строений у моря-акияна. Впрочем, угляди отсюда строения — это было бы победой. Берег с того места, где мы идем, просматривается только на очень небольшом отдалении. Береговая линия выгибается в море, и мы видим на этом участке на километр вперед, не больше.