Действительно, Луиза взяла за правило отказываться от любого подарка. Понимая свое щекотливое положение, она была сдержанна, скромна, особенно в присутствии королевы, у которой не было ни малейшего сомнения в природе отношений мужа и этой девушки. Луиза еще больше почувствовала себя виноватой, когда она поняла, что забеременела. В то время Людовик XIV еще не был уверен в своем всевластии, чтобы выставлять своих внебрачных детей на всеобщее обозрение. И поэтому ребенок Луизы был рожден в обстановке секретности. Естественно, ей пришлось оставить службу у Мадам и переехать в дом, что купил для нее король рядом с Пале-Роялем. Таким образом, эта парочка думала скрыть от всех интересное положение Луизы, которая все еще продолжала оставаться «мадемуазель». Но шила в мешке не утаишь, поползли слухи. В своем дневнике Лефевр д’Ормессон не постеснялся открыть тайну, которая таковой уже и не была:

«Вот начало романа, – комментирует он. – Эта история касается мадемуазель де Лавальер, которая, как утверждают, родила ребенка. Вот что мы имеем и о чем все говорят: мадемуазель де Лавальер уже долгое время живет замкнуто, никуда не выходит, постоянно носит домашний халат. По возвращении из Венсенского замка король поселил ее в особняке Бриона и удалил ее от Мадам. Долгое время она, ссылаясь на недомогание, вообще не выходила из дома, а все, кто приходил к ней по вечерам поиграть в карты, видели ее постоянно лежащей в кровати. Правда также в том, что четыре дня никто ее вообще не видел, а потом все снова увидели ее в постели, как и раньше. Добавим к этому, что в среду утром господин Кольбер вошел в покои короля, когда тот был еще в постели, и долго с ним говорил».

Лефевр д’Ормессон говорит о каком-то романе, можно подумать, что мы и впрямь имеем дело со сценой из романа о рыцарях плаща и шпаги, пера Дюма-отца или Зевико: в ночь с 18 на 19 декабря 1663 года очень известный в то время хирург Буше принял у Луизы роды. Но молодая мать не испытала счастья подержать на руках новорожденного: едва ребенок появился на свет, доктор Буше завернул его в простыню и быстро унес в сад Пале-Рояля, где передал в руки таинственному незнакомцу, и тот скрылся с ее младенцем. Чтобы оправдать свое отсутствие дома в течение нескольких часов, доктор Буше выдумал нелепую небылицу о своем похищении… Итак, честь была спасена, и, несмотря на бледность лица, Луиза могла снова появиться при дворе.

Не рождение ли этого ребенка, которого пришлось срочно куда-то спрятать ради соблюдения приличий, заставило Людовика XIV испытать угрызения совести? Не показалась ли ему несправедливым наказанием та жизнь в затворничестве, что по его милости несколько месяцев вела Луиза? Почему женщина, которую он так любил, которая ничего у него не потребовала за три года восторженного созерцания его, должна была таить ту благодатную роль, которую она при нем играла? Внезапно, отбросив всякую осторожность, король объявил придворным, что отныне мадемуазель де Лавальер занимает место фаворитки. Возобновив любовную традицию своего деда Генриха IV, Людовик завел себе первую «королеву сердца». Выйдя из тени, Луиза предстала перед придворными, которые еще накануне старались ее игнорировать. В трогательном рвении, они развернулись на сто восемьдесят градусов и стали толпиться вокруг девушки, засыпая ее комплиментами и выражениями преданности.

Со своей стороны, Луиза не очень обрадовалась этой новости: склад ее характера, как мы уже видели, не располагал ее к поискам почестей. Кроме того, она опасалась слухов и зависти к чести, которой она удостоилась. Как юной Луизе хотелось, чтобы любимый ею мужчина не был французским королем! Но Людовик XIV был королем и имел намерение им оставаться: он доказал это, перестав скрывать выбор, сделанный его сердцем. Об этом положении дел свидетельствует папский легат кардинал Киджи:

«Лицо, которое больше других пользуется благосклонностью короля, зовут мадемуазель де Лавальер, – сообщает понтифику Его Преосвященство. – Привязанность Его Величества к этой мадемуазель длится уже три года без какого бы то ни было охлаждения чувств. Ее красота превосходит красоту молодой королевы, и французы в шутку говорят, что сей достойный выбор доказывает хороший вкус Его Величества. Но по ее[75] лицу не скажешь, чтобы она гордилась благосклонностью короля, который ежедневно приходит повидаться с ней. Король ничуть не беспокоится о том, что могут сказать о нем из-за этой привязанности. Его даже часто видят в карете вместе с Лавальер»[76].

Официальное признание любовной связи короля, естественно, вызвало волнение в его окружении: Анна Австрийская плакала и не скупилась в упреках сыну; у Марии-Терезы, в очередной раз беременной, случился нервный срыв; духовник короля пригрозил ему адским огнем… если он не потушит преступный огонь в своей душе. Но король не обратил на все это ни малейшего внимания и с головой ушел в удовольствия, которым он с таким размахом стал предаваться в годы своего правления. Что же касается французского народа, то, инстинктивно становясь на сторону влюбленных, он одобрил выбор своего государя, тем более что впервые в истории фаворитка не опустошала государственную казну… Песенка, которая в то время слышалась на парижских улочках, свидетельствует о благосклонном отношении общественного мнения к новой «королеве сердца»:

Таким образом, то, что королевская семья вначале считала простым мимолетным увлечением, стало делом весьма серьезным. В начале 1665 года новым доказательством тому стало рождение еще одного ребенка. Однако и теперь его появление на свет было окутано тайной, и Кольбер, как и в прошлый раз, взялся организовать еще одни подпольные роды. Что и говорить, к обязанностям главного финансиста эта миссия имела весьма отдаленное отношение. Сегодня невозможно даже вообразить, чтобы один из министров взялся бы оказать подобную услугу президенту Франции! Но это доказывает одновременно, что король очень доверял своему вельможе и что тот сумел сделаться необходимым государю. Потакание монаршей любви часто было одним из кратчайших путей к власти…

В том же 1665 году наступил в некотором роде апогей отношений влюбленной пары, хотя Людовик по-прежнему не пропускал ни одной юбки. Но это были все больше быстротечные связи, которые не могли повлиять на их идиллию. Теперь Луиза уже жила в особняке рядом с Тюильри, участвовала во всех праздниках, а особенно любила выезжать на охоту, что давало всем возможность восхищаться ее посадкой в седле. Смерть королевы-матери, случившаяся в следующем году, еще больше укрепила ее позиции. С той поры освободившийся из-под материнской опеки Людовик не был больше обязан умерять пыл своих чувств. И поэтому на похоронах Анны Австрийской можно было увидеть необычную сцену: королева Франции стояла рядом с «королевой сердца». Во время этой церемонии Луизе стало не по себе, но, в отличие от других королевских фавориток, она никогда не устраивала провокаций и скандалов. Конечно, она чувствовала себя намного лучше, оставаясь в тени, чем вот так, на всеобщем обозрении.