Маттео взял у нее снимок.

— Улица Леспуар. Это на землях вокзальщиков, неподалеку от церкви Сен-Венсан-де-Поль. Восточнее того места, где мы были прошлой ночью.

Остальные трое ребят закивали.

— Откуда вы знаете?

— Когда живешь на крыше, все карты хранишь в голове, — пожал плечами Жерар.

— Вокзальщикам это не понравится, Софи, — сказала Анастасия. — Улица Леспуар… Это все равно что заявиться к ним в гостиную, распевая рождественские гимны.

— Мне все равно, — ответила Софи.

— Ты не понимаешь, — возразила Анастасия. — Улица Леспуар — их штаб. И они все с ножами.

— Не хотите идти — оставайтесь здесь. Но я пойду.

— Софи, мы никогда туда не ходим… — начал Маттео.

— Мне все равно, — повторила Софи.

Ей действительно было все равно. Она никогда еще не чувствовала себя такой смелой. Возможно, подумала она, так и работает любовь. Любовь не делает человека особенным. Любовь лишает его страха. Она подобна фляге с водой в пустыне или коробку спичек в темном лесу. Любовь и смелость, подумала Софи, равны друг другу. Порой даже не не нужно, чтобы человек был рядом. Достаточно, чтобы он был жив. И ее мама всегда была жива. Она всегда была в ее сердце. Она всегда давала ей перевести дух. Она была ее путеводной звездой, ее картой.

Пока ребята говорили, Чарльз вежливо молчал, но теперь сказал:

— Если уж идти куда-то, Софи, мы с тобой пойдем по улицам. Не хочется мне случайно разбить твою виолончель о трубу.

— Нет, — возразила Софи. — Я останусь здесь, наверху.

— Почему? — спросил Маттео, с серьезным лицом пиная осколки черепицы.

— Полиция. Если меня теперь поймают… — Так и не закончив этой фразы, Софи сказала: — Чарльз, встретимся там, хорошо?

— Нет, — ответил Чарльз. — Это вовсе не хорошо. Софи посмотрела на Чарльза.

— Прошу тебя, — сказала она, изучая взглядом его длинные ноги, угловатые плечи и добрые глаза. — Обещаю, со мной ничего не случится. Ты ведь сам говорил, что нужно делать из ряда вон выходящие вещи. Разве это не считается?

— Считается, пожалуй, — вздохнув, согласился Чарльз. Он попытался сдвинуть брови, но они лишь дрогнули и остались на месте. — Не знаю даже, что сказала бы мисс Элиот, но я действительно так говорил. — Он натянуто улыбнулся. — Что ж, тогда встретимся на улице Леспуар. Если через час тебя там не будет, я… Не знаю, что я буду делать. Просто будь осторожна.

Он закинул виолончель на спину и повернулся к водосточной трубе.

— Если ты туда пойдешь, — сказал Маттео, — без нас тебе не справиться. Ты не знаешь дорогу.

— Я понимаю, — ответила Софи. — Да. Спасибо.

— Mais, non![32] — воскликнула Анастасия. — Улица Леспуар… — Тут она сердито заговорила по-французски.

Софи расправила плечи. Она и не замечала, как часто сутулилась. В полный рост она была выше Анастасии и лишь самую чуточку ниже Маттео. Когда Софи нахмурила брови, Анастасия и Маттео замолчали.

— Вы не обязаны идти со мной, — сказала она. — Но если вы идете, идем сейчас же.

Минут через двадцать после того, как они пересекли реку, Маттео начал нервничать. Они шли цепочкой по широкой крыше больницы. Замыкал процессию Жерар, который что-то напевал себе под нос. Они шли медленнее и осторожнее обычного. Софи и Маттео возглавляли колонну, и Софи видела, как шевелятся волоски на затылке Маттео.

— Они здесь были, — сказал он. — Чувствуешь запах? Табак.

— Табак кто только не курит, — резонно заметила Софи.

— Но они докуривают окурки за другими людьми. По запаху понятно, что они горели дважды.

— Я ничего не чувствую. Пахнет дымом из труб. А ты, Анаст… — Софи обернулась. Анастасия стояла на дальнем конце крыши. Ее лицо пожелтело от страха. Она была окружена.

Мальчишки бесшумно поднялись по стенам и прошли по соседней крыше. Они были высокими и бледными. Их лица казались надменными и грубыми. Их было шестеро. Четверо окружили Жерара. Никто не двигался.

Маттео подошел к Софи. От пота его волосы прилипли ко лбу. Наклонившись, он отколол кусочек черепицы.

— Они злятся, — сказал он. — Плохая была идея.

Никто не смеялся и не шутил. В руках вокзальщики держали обломки железа. «Как волчья стая», — подумала Софи.

— Где Сафи? — прошептала она.

Маттео покачал головой.

— Je ne sais pas[33], — сказал он и толкнул Софи за трубу. — Софи, побудь здесь. Не двигайся, а не то я убью тебя позже, d'accord[34]? Если появится Сафи, держи ее, если потребуется. Понимаешь? Не позволяй ей драться.

Вытащив из кармана голубиную кость, Маттео разломил ее надвое. На месте слома кость заострилась, как осколок стекла. Одну половинку Маттео протянул Софи.

— Если они на тебя нападут, целься им в глаза.

Тут Маттео перешел на французский, сердито крикнул что-то в ночь и бросился на вокзальщиков.

Луна была закрыта облаками, поэтому тьма была беспросветной, но глаза Софи уже привыкли к темноте. Софи увидела, как Анастасия заметила Маттео и закричала. Казалось, она вдруг стала выше. Один из вокзальщиков повернулся к Маттео, и Анастасия бросилась на другого. Пощады ему она не давала. Она вцепилась ему в грудь и шею сначала ногтями, а затем и зубами. Софи ужаснулась тому, как тихо все это происходило. Они лишь тихо ворчали во время драки. Маттео увидел, что Анастасии приходится худо, сорвал с трубы колпак и швырнул его прямо в затылок вокзальщику.

— Полезно знать, — выдохнул он, — какие из них плохо держатся. Жерар, помоги мне!

И тут Софи поняла, почему они называли Жерара бойцом. Его ноги, которые казались такими неуклюжими в Нотр-Даме, были сильными и опасными. Он пнул двух мальчишек промеж глаз и расцарапал им лица зажатой в пальцах щепкой. Но драться с четырьмя противниками было непросто, поэтому вскоре он тяжело задышал, схватившись за левую руку.

— Маттео! — воскликнул он.

Маттео дрался, как кот. Он налетал на соперников, целясь заостренной костью и кулаками им в глаза, в уши, в губы. Маттео и Жерар победили бы в схватке с любыми детьми на любой игровой площадке, но вокзальщики детьми не были. Они жили на крышах и никому не давали спуску. Поскользнувшись, Жерар упал и ударился затылком о крышу. Один из вокзальщиков замахнулся, чтобы пнуть его по лицу.