Грегор протягивает мне пиво. У меня кружится голова, я еле стою на ногах. Такое ощущение, что из-под «дженги» вытащили стол. Я хочу убежать, обратно в «Радугу». В карцер, если понадобится. Я хочу упасть, но не могу.

Вся моя концентрация уходит на то, чтобы выбить бутылку из рук Грегора. Она попадает в стену и разбивается. Грегор не реагирует. На него это не действует. Он медленно достает конверт из заднего кармана штанов.

— Письмо от Иммеке. Не знаю, что там написано, но она хотела тебе его передать.

Он кладет запечатанный конверт на барную стойку. Его спокойствие окончательно выводит меня из себя.

— Убирайтесь! Оба! Немедленно! Проваливайте! Иначе я за себя не ручаюсь. Не хочу вас больше видеть, никогда! Не надо мне больше этих уродливых, китчевых стекляшек. Сотрите мой номер из ваших телефонов! Вы чокнутые! Сумасшедшие! Больные! Убирайтесь вон! Даю вам десять секунд или я вызову полицию!

Я вышвыриваю пиджак Флипа на лестничную клетку. Дорожа своими шмотками, Флип уходит. Грегор еще позерски стоит посреди комнаты. Я толкаю его. Он продолжает стоять, но потом все-таки направляется к выходу.

Перед тем как выйти из квартиры, он говорит:

— Все мы чокнутые, Беньямин. Лишь осознав это, мы можем что-то сделать с нашей жизнью. Успокойся и подумай. Расслабься на своем широком диване. А мы подождем тебя в кафе на Нобелстрат. Закажем три пива, одно для тебя. Будем ждать тебя до тех пор, пока ты не выпустишь пар и не присоединишься к нам. Тогда потолкуем дальше. Раскинь мозгами: что такого произошло?

Последнее предложение он выкрикивает через закрытую дверь, которую я с размаху захлопываю перед его носом. Еле дыша, я опускаюсь на пол. Ледяными пальцами протираю глаза. Я ощущаю мучительную, невообразимую боль. Я ощущаю страх, но самое ужасное, что я сомневаюсь. И еще я разъярен. Я зол на самого себя. Голова разрывается от мыслей, я задыхаюсь. Все, во что я верил, обернулось фарсом. Моя жизнь — выдумка. Наглая ложь. Все жизненные стимулы оказались фальшивыми. Последнее, что я вижу, перед тем как потерять сознание, это секундная стрелка моих часов. Она не двигается.

Когда я прихожу в себя, на часах уже половина десятого. Я по-прежнему не в состоянии сосредоточиться ни на одной мысли. Я хочу есть. И пить. Я съедаю все чипсы. Холодные сосиски из банки. Выпиваю оставшееся пиво. А потом нахожу конверт, который, должно быть, оставили Грегор и Флип, и не раздумывая его распечатываю.

Беньямин,

Я несколько раз перечитывала твое письмо… Сначала я удивилась, потом рассмеялась, а потом заплакала. Боюсь, что реальность действительно пошатнулась. В этом смысле наша затея ненароком удалась.

Это я чудовище, а не ты. Это мы совершили преступление. Это мы навязали тебе новую реальность. И к сожалению, она зажила своей жизнью.

И все же я не чувствую себя виноватой. Ты заслужил это письмо в качестве ответа, но я снимаю с себя все обязательства. В конце концов, это твоя задача определять собственную реальность и следить за тем, чтобы тебе не навязали другую.

Пока,

И.

Я перечитываю письмо снова и снова, пока оно не врезается в мой мозг. Со мной сыграли злую шутку. Ярость сменяется стыдом. Как можно скорее уничтожить это письмо. Я хочу стереть любое воспоминание, любую мысль. Я хочу исчезнуть.

Я просыпаюсь рано, на полу. За окном еще темно. На дисплее телефона пять пропущенных звонков. Четыре от Флипа и один от неизвестного абонента. Наверняка от Грегора. Оставлено сообщение и на автоответчике. В полпятого утра: «Послушай, Бен, ты ведешь себя как ребенок, — Грегор явно напился, — как неблагодарный ребенок. Жутко неблагодарный. Мы не только спасли тебе жизнь, но и выпили сейчас все твое пиво. Мы решили, что справимся и без тебя. Мы возвращаемся на поезде в Амстердам. А ты оставайся в своем Утрехте. И прости, что попытались тебе помочь. Ну и свинья же ты! Сиди себе в своей башне из слоновой кости, ковбой! Упивайся своим одиночеством. Бедный, одинокий ковбой. ГреБог закончил свое творение. Я изгоняю тебя из моего рая…» Конец сообщения.

Я бы хотел написать, что легко пережил столкновение с Грегором и Флипом. Что я выше этого. На самом же деле более опустошенным, чем в тот день, я не чувствовал себя никогда в жизни. Я будто воплотился в стеклянного космического ковбоя ГреБога с той лишь разницей, что мог двигать конечностями. Я ждал, пока рухну и разобьюсь на тысячи осколков. В конце концов я позволил своим конечностям доволочь свое тело до центрального вокзала. Сам не знаю зачем. Моя голова все еще походила на кипящую скороварку. Я никак не мог взять в толк, почему принятые обществом и, надо полагать, приличные люди на поверку оказываются полным ничтожеством, в то время как осужденные, якобы злодеи, несут в себе столько хорошего.

Мне хотелось съездить к Иммеке. Хотелось услышать из ее уст, что это правда, и, если бы она все подтвердила, размозжить ей башку. Я бы спрятал ее безжизненное тело в домике на пляже, который арендовал бы накануне. Когда она пришла бы в себя, я бы один за другим вырвал ногти с пальцев ее рук и ног, а потом расчленил бы ее тело, пока не добрался бы до корня зла. Я бы заставил ее мучиться до последнего. Я бы посвятил этому все выходные.

Мне хотелось навестить Грегора. С бейсбольной битой. Я бы бил его до тех пор, пока истекающий кровью и слезами он бы не принялся вымаливать у меня прощение. Если бы потом он предоставил в мое распоряжение свою жизнь, я бы создал собственное произведение искусства. Я бы его опустошил. Каждый день я отнимал бы у него что-нибудь важное, пока бы он окончательно не сдулся. Истончившуюся оболочку я высушил бы, как коринку, и скормил бы муравьям. Я бы не пожалел для этого нескольких лет.

Мне хотелось увидеть Флипа. Я бы добился его признания и записал бы его на пленку. Я бы заявил на него в полицию, и их всех посадили бы за решетку до конца дней. Всех. И я бы восстановил свое доброе имя.

Но больше всего мне не хотелось совсем ничего. Я бы мог сесть на электричку и отправиться в Бюнник. Дождаться там скорого поезда, на всем ходу мчащегося мимо станции. В последний момент я бросился бы под него, даже не почувствовав соприкосновения тела с землей. Кому я нужен? Мои родители, наверное, расстроились бы, но поняли бы меня. Нужен ли я самому себе? Нужен ли я хоть кому-нибудь?

И пока я об этом думал, я вдруг снова заметил всех этих людей. На вокзале. Я увидел плачущую девушку, бранящуюся по телефону. Двух юношей, продирающихся сквозь толпу, чтобы успеть на поезд. Прощающуюся влюбленную парочку. Только что встретившихся мать и дочь. Я смотрел на каждого из них, пока они не слились в одну вязкую массу. Потом я смотрел на массу, пока и она не расплылась перед глазами. Я глядел сквозь окружение и видел, как составляющие его отличия вдыхают в него жизнь.