Он так и остался стоять у входа, медленно обводя взглядом помещение и рассматривая постеры на стенах. Я же, насупившись, продолжал хранить гробовое молчание, сцепив руки в замок за спиной, чтобы не так сильно дрожали.

— Саша, — вновь тяжелый вздох с его стороны, — давай поговорим, как взрослые люди. Сколько можно уже отмалчиваться? Это приведет лишь к еще большему недопониманию.

Папа прошел и сел на кровать, похлопав рукой, приглашая меня расположиться рядом с ним. Не произнося ни звука, я сел, готовясь к длительной «обороне». Но вместо нотаций, как это обычно раньше бывало с мамой, он меня крепко обнял и поцеловал в висок.

— Сашка, Сашка… Что же у нас с тобой так сложно-то все?

— Не знаю, — неопределенно передернул плечами.

— Светлана тебя чем-то обидела? — я отрицательно мотнул головой. — Хорошо… Тогда есть что-то, что тебя тревожит в ее поведении?

— Нет.

— Странно. С твоих слов получается, что все было нормально, ровно до того момента пока я не сообщил, что она мне… нравится. Ты ведь сам знаешь, насколько она отзывчивая, хорошая.

— Все они сначала хорошие… — мой голос прозвучал глухо и сдавленно, от переполняемых эмоций.

— Все? Ты сейчас говоришь о ком-то конкретно или… об Артеме?

Проигнорировал этот вопрос, напрягшись.

— Саша, что он тебе сделал?

— Ничего.

— Это я уже раньше слышал, причем постоянно. Не знаю, что у вас там с матерью происходило, вы оба в лучшем случае молчали как партизаны, но хватит, сейчас я хочу услышать правду, — отец сжал мое плечо, пытаясь то ли надавить, то ли, наоборот, подбодрить.

— Я же сказал, ничего у нас не происходило, — нахмурился, понимая, что папа не отстанет, а я жутко не любил касаться этой темы.

— Слушай, Саш, ты же уже не ребенок, чтобы так себя вести, — он растер лицо руками и замолчал на некоторое время, собираясь с мыслями. — Возможно, я не самый хороший отец, но все же я стараюсь. Помоги хоть немного. Я устал биться о глухую стену твоего отчуждения. Если тема тебе неприятна, ты замолкаешь, и диалог переходит в банальный допрос с моей стороны. Пойми в семье, где нет доверия, нет отношений. Нормальных. Человеческих. Отношений.

— Вы поэтому с мамой разошлись?

— Отчасти, — он слегка поморщился, словно ему было неприятно, но переведя взгляд на меня, печально усмехнулся.

— Ты не доверял маме?

— Есть моменты, которые касаются только меня и ее. Для тебя она всегда останется матерью, а для меня женщиной, подарившей мне сына. На этом все.

— А ты вообще… когда-нибудь любил маму? — спросил и сам почему-то испугался так необдуманно заданного вопроса.

— Когда-то любил.

— А… ее? — имени я не назвал, но папа и так понял, о ком я спрашиваю. — Ее любишь?

— Ее? — и столько нежности было в голосе, что мне даже стало обидно. — Да, ее я люблю.

— Любишь… больше чем меня? — злость, как я не пытался ее скрыть, все равно прорезалась в голосе.

— Ты что несешь? — отец поднял на меня ошарашенный взгляд. — Как вас можно сравнивать?

— А вот так! Мама всегда ставила интересы своего любимого Артема выше моих! Даже когда он лупил меня ремнем ни за что! Она всегда! Всегда говорила, что я сам во всем виноват! Вот так! И ты тоже… — тут я запнулся, заметив реакцию отца.

Он замер, глядя не мигая. Я только по его реакции, осознал, что сморозил.

— Он… что делал? — вопрос был произнесен таким тоном, что я испугался, невольно отступив на шаг.

— Ни-ничего, — произнес, слегка заикаясь, наблюдая, как он меняется в лице буквально на глазах.

— Саша! Черт тебя подери! — рык отца буквально сотряс стены, заставив меня вздрогнуть. — Не испытывай мое терпение! Быстро выдал все по порядку.

Сейчас я противиться не стал, чтобы не усугублять ситуацию. Все так же слегка запинаясь, рассказал, как жил с мамой, усиленно вглядывался в свои кулаки и старательно избегая смотреть в сторону кровати.

— Почему об этом я узнаю только сейчас? — от его ласкового тона мороз шел по коже.

— Мама запрещала… — нехотя пояснил я. — Она говорила, что твое вмешательство только окончательно испортит отношение ее мужа ко мне.

Отец буравил меня тяжелым взглядом, но никак больше не комментировал сказанное мной, лишь нервно барабанил пальцами по колену.

— Па-а-п, — окликнул его, когда молчание стало в тягость.

— Что?

— Ты на меня злишься?

— Ты-то здесь причем? Иди сюда, — препираться не стал, расположился рядом, уткнувшись лицом в его плечо.

— Саша, сынок, — меня крепко обняли папины руки, прижав к груди. — Очень сожалею, что все сложилось именно так. Но пойми, нельзя всех грести под одну гребенку. Ты Светлане не даешь ни единого шанса…

Вновь оставил без ответа, и услышал очередной тяжелый вздох.

— Ладно, сегодня Новый год, не будем затягивать душещипательные беседы. Просто прошу, не отталкивай и не обижай Свету. Вы мне оба очень дороги. Не заставляй выбирать.

Впервые я была рада большому скоплению народа в отчем доме. Даже если мама и видела, что со мной что-то не так, то гости не давали ей настроиться на серьезный лад. Да и я сама этому тоже способствовала, стараясь избегать таких возможностей.

Улыбка как приклеенная не сходила с моего лица. Мы смеялись, обсуждали последние новости, но спроси меня суть разговора буквально через пять минут, я и не вспомнила бы. Усиленно стараясь казаться для всех беспечной и счастливой, лишь с сестрой ослабляла контроль.

— Светуль, подай, плиз, мне огурчики, — Виктория взглядом маньяка взирала на сей продукт. — Бли-и-ин! Они даже сюда умопомрачительно пахнут. Аж слюнки побежали!

— Это аромат не огурцов, а уксуса, — пошутила я, наблюдая, с каким аппетитом сестра уплетает магазинную кислятину. Мамину закатку Тори есть отказалась, объясняя тем, что та слишком сладкая. Поэтому сердобольный папа набрал магазинных банок «дяди Вани» для удовлетворения странных желаний младшенькой дочери.

— Слушай, — продолжая хрустеть огурцом, от одного вида на который у меня сводило скулы, Вика подошла вплотную. — Ты чего такая потерянная сегодня? Случилось что?

— Да так… — невесело усмехнулась я и принялась перемешивать салат. — Мелочи жизни.

Тори воровато оглянулась на приоткрытую дверь, когда из коридора донеслись приглушенные голоса и смех, убеждаясь, что наше с ней уединение не нарушено.

— Мелочи, говоришь? — понизив голос до вкрадчивого шепота, впилась она в меня взглядом дознавателя. — Ну-ну, это ты другим в уши лей, не мне. Серьезно, есть какие-то проблемы? Я же вижу, на тебе лица нет.