Магсуму уже швырнули на устеленную коврами землю. Девушка сидела, прижав колени к груди и знай поглядывала на стражей. Не плакала, не стенала – и если бы могла убить взглядом – они уже были бы мертвы.

Сайфи-бий махнул воинам рукой, разрешая уходить. И как только за ними закрылся полог, обратился к Магсуме:

– Не ожидал, что ты захочешь убить свою дочь, – он заложил руки за спину, медленно обходя девушку сбоку. – Неужели тебе не жаль её? Так ты печёшься о своем любовнике, который тебя бросил.

Магсума оправила испачканное кровью из разрезанной руки платье.

– Мне жаль, что она станет такой же игрушкой в твоих руках, как и я, – хрипло выдохнула она. – Думаешь, я поверю, что ты отпустишь нас так легко? Теперь ты никогда не оставишь меня в покое. И её тоже. Как вырастет, сделаешь наложницей кого-нибудь из своих батыров. Как меня сделал своей. Меня тошнит, когда ты ко мне прикасаешься. Я хочу, чтобы ты знал!

– Я знаю.

Пленница смолкла, даже чуть удивившись. Вмиг остыла от холода и безразличия, которым хлестнули его слова. Да, он знал, что она предпочла бы умереть, чем ложиться под него. И перегрызла бы ему глотку во время соития, если бы могла. Знал. Но ему было всё равно. Ему не доставляли удовольствия её мучения, но от этого он не желал её меньше. Это походило на проклятие.

– Я предупреждал тебя, Магсума, что будет, если ты попытается сбежать?

Та кивнула да так и осталась сидеть с опущенной головой. А затем прижала ладонь к глазам, её  дыхание сбилось. Наверное, только сейчас осознала, что натворила. Сайфи-бий нарочито отстранённо постарался думать о том, что предстоит сделать. Но если он отступится, то какова окажется цена его словам? Каждый решит, что можно поступать, как вздумается, и вить из него верёвки. Каков из него тогда вождь?

– Ты первая поплатишься за ослушание. Пока только ты. Но повторишь ошибку – и твоя дочь будет носить тамгу на коже до самой смерти.

Всё же уступил, сжалился над ребёнком, который не виноват в проступках взрослых. Но капля великодушия тоже не повредит.

Магсума вскинула голову, и в её взгляде, кажется, мелькнула благодарность. Этим можно было бы воспользоваться, но нынешняя ночь станет последней, которую он проведёт с ней. После того, что случится завтра, побрезгует.

В юрте стало тихо. Похоже, женщины загодя куда-то ушли. Сайфи-бий подошёл к Магсуме, и она первый раз ни одним движением не попыталась его остановить. Он взял её прямо на ковре у очага. Особенно неистово и жадно. А после приказал отвести в хижину, что служила в ауле чем-то вроде темницы для провинившихся. Пленница  просидела там одна до рассвета. Сайфи-бий не мог сомкнуть глаз, и терзался тем, что делает. Хотя и не должен бы.

Как взошло солнце, один за другим потянулись в хижину мужчины. Лениво, словно от нечего делать. Кто выходил оттуда скоро, кто задерживался дольше. Сайфи-бий не хотел смотреть, но всё же иногда приходил, проверяя, не иссяк ли поток желающих. И всё твердил про себя, что похотливая кобыла, которая отдала себя мужчине из вражьего стана, заслужила такую участь.

Лишь под вечер стало ясно, что больше к Магсуме никто не придёт. Её вынесли из хижины, совсем обессиленную: показалось,и вовсе без чувств. Уложили в юрте Сайфи-бия в женской половине. Он послал за женой и служанками, чтобы девушку хотя бы отмыли. И тогда только заметил, что она мелко дрожит от сухого, без слёз, плача.

– Больше такое не повторится, если ты впредь станешь меня слушать, – проговорил он, повернувшись к ней плечом, словно собирается уходить.

– Не повторится, – эхом пронеслись её слова, и непонятно, чего в них было больше: смирения или угрозы.

Потом девушка смолкла, коротко взглянула на Сайфи-бия и отвернулась, зажав руки между ног. Так она пролежала долго, не издавая ни единого звука, но вдруг вскрикнула и застонала, не в силах, видно, больше держаться.

Сайфи-бий растерялся на миг, не зная, что делать. Жена не слишком поторопилась прийти, а когда всё же явилась, Магсуме стало совсем плохо. Она то и дело кричала, заливаясь слезами, сгибалась пополам и кляла мучителя в голос.

Сайфи-бий ушёл, не желая больше слушать. Но даже плотные стены не могли сдержать шума, поднявшегося внутри. Проходящие мимо люди с любопытством поглядывали в сторону юрты: кто-то осуждающе или сочувственно качал головой. Женщины прислушивались, но не поднимали глаз. Сайфи-бию никто перечить не станет.

Он, почуяв чьё-то пристальное наблюдение, обошел юрту и заметил с другой её стороны сокрытого тенью человека.

В надвигающейся темноте не было видно лица мужчины, но они встречались достаточно часто, чтобы теперь узнавать его просто по фигуре и наклону головы.

– Род мар-катай собирается перейти под власть Ижеслава и отдать ему свои земли, – глухо проговорил посыльный. – Они истощены сражениями, не могут хорошо пасти скот – некому. Княжич обещал им мир и спокойствие. Все устали от битв.

Ничего в его голосе не выдало истинного отношения к тому, что случилось. Он просто принес весть и ждал ответа. И потому нельзя было понять, к какому роду он принадлежит. Он всегда появлялся в сумерках, но когда удавалось хоть немного разглядеть его черты, казалось, что он не из башкир. Но и не из русов.

– Ижеслав обложит их данью и отберёт всё, чем владели их предки, разве они не понимают?

Сайфи-бий стиснул зубы. Трусливые зайцы! Не могли потерпеть ещё немного и поспешили, поджав хвост, покориться новому господину. Решили, что под его крылом им станет тепло и уютно. Да как бы не так! К тому же Хамат-хан будет в ярости. Один род за другим сдавался, соглашаясь принять власть муромского княжича. Лишь немногие ещё держались за свои земли и свободу. И род кара-катай тоже.

Сайфи-бий встречался не раз и с Ижеславом, и с его братом Смиланом, но не поддавался на их сладкие речи. Он не отступится. Теперь, когда старшего княжича точит хворь, будет проще справиться с ним и его войском, что временно осталось без твёрдой руки и поддержки молодого предводителя. А воеводы у него не столь сильны.

Пока они не ожидают, можно перебросить войско бийства и ударить с востока. Если бы не было другого,менее кровопролитного выхода. Но он есть. Однако умри старший княжич, стало бы ещё лучше. Надо поторопить Беркута.

– Отправишься в Ижеград, – негромко обратился он к посыльному, не переставая поглядывать по сторонам. –  Узнаешь, где теперь Ижеслав со своими людьми. Встретишься с Беркутом и передашь, что пора переставать возиться. Магсума скоро изведёт себя до смерти. Ещё и дочь с собой прихватит.

– Беркуту не обязательно знать, даже если это случится, – безразлично пожал тот плечами.

Верно. Но у них уговор. И стоит думать, что честный, без взаимных хитростей и подоплёк. Если они помогут друг другу, то возможно, мир снова вернётся на земли рода кара-катай. Земли, куда давным-давно​ пришли их предки, чтобы пасти скот и охотиться. На которых они жили много лет спокойно, пока не взглянули в их сторону люди с запада.