Верно, для того, чтобы всё стало, как раньше, пара жизней – небольшая цена.

– Ты всё же передай ему, что стоит поторопиться. Пока мы не остались совсем без поддержки других родов. Иначе я начну думать, что он тянет время.

Посыльный кивнул и ушёл, более не сказав ни слова. Он всегда появлялся и исчезал так, и Сайфи-бий не знал, чьей стороне он служит больше: его или Беркута.

Сайфи-бий не стал возвращаться в свою юрту, он прошёл до одной из дальних, чуть помедлил, прежде чем откинуть кошму, и заглянул внутрь.

Девочка четырёх лет, ещё маленькая, но уже очень похожая на мать, сидела  недалеко от очага и возилась с разноцветными лентами, что дала, верно служанка, которую приставили наблюдать за ней. Та сидела у стены и ткала, время от времени поглядывая на подопечную.  Дамира вязала из лент узелки, разглядывала их и разглаживала ладошками. Она могла бы быть его дочерью, даже будучи рождённой от другого… А сейчас отцу девочки стоит поторопиться, чтобы спасти хотя бы её от незавидной участи, что ей уготована. Магсума натворит ещё много бед – он чувствовал это, знал почти наверняка.

Вдруг Дамира повернула голову, чуть тряхнув косичками, и улыбнулась Сайфи-бию. Она не знала, сколько зла он причинил её матери. И не знала, что та хотела с ней сделать и сделала бы, если бы успела добраться в эту юрту. Служанка встрепенулась и вскочила с места, кланяясь. Сайфи-бий остановил её жестом и, ответно улыбнувшись Дамире, снова скрылся за кошмой.

Возвращаться к себе всё же пришлось. В юрте уже стало тихо: Магсума уснула, напоенная отварами и тепло укутанная в одеяло из собачьей шерсти. Тансылу сидела рядом с ней и разглядывала внимательно, с печатью презрения на лице. Она ненавидела её ещё до знакомства, наслышанная о том, как муж любил Магсуму, и как та пренебрегла им. Заметив возвращение Сайфи-бия, Тансылу встала и вышла к нему.

– Чего тебе? – устало спросил он, когда сел у огня, а жена остановилась напротив по другую его сторону.

– Ты знал, что она была тяжела? От тебя, верно.

В горле нехорошо кольнуло, но он не подал вида, что это известие хоть как-то его тронуло.

– Была?

Тансылу мстительно улыбнулась и села на ковёр тоже, разгладив на коленях расшитое бисером тёмно-синее платье.

– Была. Но после твоего наказания потеряла ребёнка. И истекала кровью долго. Не знаю, что теперь с ней будет.

Сайфи-бий отпил из чаши только налитого прохладного кумыса. Странно, но сегодня весь день кусок не лез в горло. Только питьём он и спасался. И сейчас лучше от слов жены вовсе не становилось.

– Ты уж постарайся, чтобы она выздоровела, – с лёгким напором в голосе, предупредил он Тансылу.

Та лишь губы скривила, сощурив почти до черноты карие глаза.

– Ходить за твоей девкой мне большой радости нет. И не стыдно тебе позориться на весь род! Спать с той, кто твоей дочери чуть старше!

– В твоих советах я нуждаюсь меньше всего, Тансылу, – он отставил пустую чашу на поднос. – Мне нечего стыдиться. Она моя пленница, и я могу делать с ней всё, что захочу. А ты знай своё место.

Жена гневно сверкнула глазами и встала, одёргивая подол.

– Как удобно оказалось, что та, которую ты так давно желал, стала твоей пленницей. Да только от неё одни беды.

Она развернулась и скрылась в женской половине юрты, тихо ворча себе под нос. Немного погремела там чём-то нарочито громко, но стихла. Никогда он не слышал от всегда смиренной жены столько слов обиды. Хотя жили, надо признать, не всегда в ладу. А тут словно бешеная лисица её покусала!

Сайфи-бий посидел ещё в тишине, прежде чем лечь спать. Он прислушивался к тихому сопению, что доносилось с другой половины юрты, пытаясь понять, чьё это дыхание: Тансылу или Магсумы. Она была тяжела от него… Эта мысль не давала уснуть почти до утра. А тревоги о том, что борьба с людьми Ижеслава ещё нескоро будет закончена, тоже не позволяли расслабиться и хотя бы задремать.

На следующий день Магсума пришла в себя. Она всё ещё лежала почти неподвижно, лишь медленно и осторожно поворачивалась с боку на бок. Сайфи-бий иногда заглядывал к ней, когда между каждодневных дел заходил в юрту. Она не говорила ему ни слова.

К ночи верхом примчался другой посыльный, знакомый, живущий в ауле, что стоял в десятке сакрым к западу. Едва спешившись и дойдя до Сайфи-бия, сообщил, что Амир-бий собрал войско и хочет дать отпор воинам Ижеслава, которые не так давно встали лагерем у границы их земель.

Плохая весть. Одни прячутся по норам, а другие, не желая сплотиться, чтобы стать сильнее, лезут на рожон. Пока Ижеслав хворает, его люди не станут нападать. И злить их пока себе дороже.

Сайфи-бий отправил посыльного отдыхать с дороги, а сам вернулся к себе – думать. Как бы не пришлось ехать к Амиру, вразумлять и уговаривать, чтобы не рубил сгоряча. Авось скоро придёт ответ от Беркута.

Лишь войдя внутрь, он услышал стон, который то прерывался, то становился громче. Как назло, в юрте никого не было. Он бросился к Магсуме, перевернул её на спину. Девушка и не увидела его будто. Её глаза закатывались, дыхание судорожно вырывалось из груди, иногда замирая совсем.

Не похоже на обычный приступ боли, ведь она потихоньку шла на поправку.

Сайфи-бий огляделся и увидел на низком столике чашу, в которой еще блестели остатки влаги. Он схватил её и понюхал. В носу засвербело от резкого запаха: болиголов. Как Магсума вообще согласилась выпить отраву, ведь тут любой догадается, что это не лечебный отвар!

– Не наказывай её, – едва слышно произнесла Магсума. – Я всё равно не смогла бы так жить… Отдай Дамиру отцу. Прошу...

Сайфи-бий швырнул чашу о стену, желая разворотить всё вокруг от застилающей взор ярости. Он упал перед девушкой на колени: она уже почти не дышала – и, обхватив руками, прижал к себе. Держал, не отпуская и невидяще глядя перед собой, пока она совсем не затихла.

– Отдам. Как только всё закончится, – почти беззвучно произнёс он, зная, что Магсума всё равно не услышит.

И почувствовал вдруг, будто убил её своими руками.

Нынче утром Таскув вставала особенно тяжело. Не радовало яркое солнце, что превращало мутную слюду в окне в кусок сияющего хрусталя. Не радовал приглушенный щебет птиц в березовой роще неподалёку. И бодрые голоса строителей во дворе. После распутывания заговора, что по-прежнему убивал Ижеслава – но всё ж медленнее, чем раньше – она валилась на постель без единой капли сил. Даже пожалеть себя их не оставалось. Она почти сразу проваливалась в сон, и лишь слышала, как садится рядом Урнэ и начинает тихо петь. Тогда казалось, что Таскув снова в родном пауле. Что вокруг шумит мрачный лиственничный и еловый лес. Из седловин гор поднимаются куделью влажные полосы тумана и тянутся, тянутся во все стороны, как развевающиеся на ветру седые космы старухи. Лежат снежные шапки на лысинах гор и ледяные реки, что питаются их соком, стекают в долины, бушуя на перекатах.