Раньше я этого не ощущал, а сейчас мутит душу. Меня с детства пичкали коммунистической моралью, но для поддержания этого тонуса нужно жить среди себе подобных людей, слушать радио, смотреть телевизор, аплодировать вождям партии. Здесь, за изгородью вся эта идеологическая накипь бледнеет, растворяется в чужом пейзаже, хотя где-то в глубине души продолжает тлеть уголек. Из искры разгорится пламя. Вот я Боннета воспитывал, говорил ему правильные вещи, а сам сломаюсь?

Дело тут вовсе не в идеологии, а в самоуважении. Вот меня, офицера Советской армии, поманили куском пирога, сытой, сладкой жизнью, и что? Неужели я должен бежать за всем этим как бездомная сучка? Да в падлу мне такое! Это как незавершенная пьеса, висячий вопрос. Надо поставить точку. Делай что должно и будь что будет. Не помню, кто так сказал, но слова хорошие, совершенно правильные. Надо не битьем, так катаньем, хоть чучелом, хоть тушкой, но возвращаться на Родину. Плевать, что меня похоронили. Воскресну. По-другому никак!

А может, связаться с советским консульством в Никарагуа? По инструкции нельзя, но ведь задание выполнено! Я мертв, а какой спрос с трупа? Перейти границу и явиться туда лично? Без паспорта? И что я скажу в консульстве? Куратор от КГБ там имеется, но не факт, что эта контора в курсе наших операций. Значит, в лучшем случае меня спихнут местной полиции или сандинистам. А там что я буду рассказывать? Про ГРУ ГШ МО СССР? Но позвонить все-таки стоит. Авось сработает, куда-нибудь кривая вывезет».

Вернувшись в город, Глотов связался по телефону-автомату с Изабеллой.

– Это я. Как можно позвонить по международной линии?

– Приезжай ко мне, то есть в отель. Такой сервис там оплачен заранее, – предложила она.

– К тебе опасно. Кто-нибудь может опознать меня и стукнуть в полицию. А еще где?

– На телеграфе, по заказу.

«Звонок в консульство обязательно будет засечен. Спецслужбы наверняка прослушивают эту линию. Но они все равно ничего не поймут. По какому номеру туда звонить?»

Номер консульства по своим каналам узнала Изабелла, и Глотов отправился на телеграф.

«Юморист, мать его так! У Сабатини!..» – Глотов с остервенением бросил трубку.

Стас не верил ни в Бога, ни в дьявола, но с самого раннего детства подспудно ощущал, что государство – это нечто великое, ниспосланное ему свыше. Оно имеет право формировать его мысли и поступки, наказывать и поощрять. Но он не ощущал себя сирым и убогим, не ждал милостей от природы, не страдал социальным инфантилизмом, а считал, что способен сам о себе позаботиться, если не направлять, то корректировать линию своей судьбы. Но только внутри государственного ареала, его законов, традиций и устремлений.

Разные люди ему говорили, что он лишь безропотный винтик, мелкая подробность в популяции людей, цитировали каких-то западных философов девятнадцатого века. Он охотно соглашался на эту роль. Мол, да, я винтик, шайба, какая-то другая деталь в большом и сложном механизме. Но если ее изъять, то машина может сломаться.

«Вот представьте, что в автомобиле взбунтовался, допустим, бензонасос. Ну и что?»

А сейчас как раз тот случай. Начальство изъяло его из недр государственного механизма, которому он служил верой и правдой, и выкинуло на помойку. Но Глотов в глубине души продолжал чувствовать себя маленькой частью великого целого и отнюдь не считал, что власть его предала. Она ошиблась. Надо это исправить.

Но один в поле не воин. Чтобы достигнуть цели, нужны ресурсы и прикрытие, некая структура, работая на которую он смог бы решить собственные задачи.

Об этом напряженно думал Глотов, проснувшись среди ночи. Мысли стучали в его голове, как камушки в погремушке.

На его плече забавно посапывала Изабелла. Она улыбалась во сне. Стас аккуратно снял ее головку с плеча, выбрался из кровати и подошел к окну. Сквозь слегка раздвинутые шторы виднелись яркие, крупные звезды, плавающие над темными силуэтами деревьев. Он приоткрыл створку и услышал шелест прибоя, разбавленный далеким лаем собаки.

– Ты куда? – спросила сонным голосом Изабелла.

– Не спится что-то.

Глотов немного постоял у окна, перебрался в кресло, упер локти в колени, положил подбородок на ладони и продолжил размышлять, прикидывать возможные варианты своих действий.

«А ведь Самсонов зачем-то участвовал в делах, связанных с наркотой, возил марихуану с южных плантаций. Об этом говорила мне Изабелла. Деньги зарабатывал? Нет, это вряд ли! Тогда зачем? Значит, сия незаконная деятельность предоставляла ему защиту, дополнительную информацию, свободу передвижения. Как раз что мне нужно сейчас. Ну-ка, ну-ка…

Ведь на помощника коменданта мы вышли через наркобарона по прозвищу Бык. Кид говорил, что они с этим субъектом закорешились, в перспективе предполагали вести совместную деятельность. Надо было детальней расспросить Кида об этой встрече. Но я не предполагал, что данный контакт может быть особо полезен. Телефон я знаю. Надо пробовать, пытаться».

Быку он позвонил прямо с утра.

Ему ответил хриплый, прокуренный голос:

– Слушаю. Это кто?

– Это Бык?

– Нет, динозавр. – В трубке раздался смешок. – Я спрашиваю, кто звонит.

– Я от Кида, его друг, меня зовут Стас. Кид гостил у Быка недавно. Так это Бык?

– Подожди пару минут, сейчас я его позову. Не клади трубку.

Глотов замер в ожидании.

Козлиное блеяние в трубке сменилось на медвежий бас:

– Я Бык. Кида знаю. Ты работал с ним, да? Он говорил мне, что у него есть команда.

– Именно так. Мне хотелось бы поговорить лично с вами.

– По поводу чего?

– Кид говорил, что вам нужны… – Глотов слегка замялся, – сотрудники.

– Нужны, – подтвердил Бык. – Только такие же классные бойцы, как и сам Кид. Всякого людского мусора у меня с избытком. Ладно. Подъезжай через пару часов в кафе. – Он назвал адрес. – Рыбки поедим и дела обсудим.

Они встретились в той же забегаловке под открытым небом, где произошла крутая мафиозная разборка с участием Кида. Да, заведение довольно убогое, но что-то Быка туда привлекало. Причина этого крылась не в хорошо приготовленной рыбе, а таилась глубже, может быть, была как-то связана с его детскими воспоминаниями.