Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обращает на себя внимание отсутствие обязательств о взаимной военной и политической помощи в случае конфликта с третьей страной, что обычно являлось основой двусторонних оборонительных пактов, например советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимной помощи (заключенных соответственно 2 мая и 16 мая 1935 г., то есть в самом начале переговоров об Антикоминтерновском пакте!) – главного источника беспокойства Гитлера. Ни один из этих договоров, разумеется, не был секретным и трактовался как закономерная превентивная мера против возможной агрессии, а под агрессором вполне открыто подразумевалась Германия. Адвокат А. Лазарус резонно заметил на Токийском процессе: «В то время существовал договор о взаимной помощи между СССР и Францией, который не может быть признан агрессивным. Почему же Антикоминтерновский пакт объявляется токовым? Он был разработан исключительно для самообороны и без агрессивных намерений».[171] Агрессивные намерения, точнее территориальные аспирации, у Германии и Японии имелись, но в договоре об этом ничего не сказано, равно как и о каком-либо конкретном сотрудничестве, кроме создания совместной консультативной комиссии. Поэтому даже в качестве оборонительного пакта он выглядел скорее «протоколом о намерениях», подписанным «разведенной тушью», нежели конкретной программой действий.
Свидетельствуют об этом и «разъяснения» Хирота и Арита, адресованные Тайному совету, который должен был утвердить текст пакта и рекомендовать его к подписанию.[172] Хирота заявил, что применительно к Японии пакт ставит целью предотвратить большевизацию Восточной Азии и усиление военной угрозы со стороны СССР. Одновременно премьер считал нужным «воздержаться от принятия каких-либо позитивных мер, которые могут осложнить отношения с Советским Союзом» и «развивать дружественные отношения между Японией и Британией и Соединенными Штатами, особенно сердечные отношения между Японией и Британией». Арита подробно показал рост внешнеполитической активности СССР (сославшись, в частности, на договоры с Францией и Чехословакией), нерасторжимую связь СССР и Коминтерна и привел конкретные примеры его действий. Он подчеркнул, что приняты необходимые меры предосторожности: Коминтерн как объект действия соглашения никак официально не идентифицируется с Советским Союзом, а дополнительный протокол предполагается сделать секретным. Отмечу, что оба говорили только о политических вопросах, а не об опасности коммунистической идеологии. Все это вполне соответствует «Основным принципам национальной политики», принятым Советом пяти министров (премьер-министр, военный и морской министры, министры иностранных дел и финансов) 7 августа 1936 г., где, впрочем, содержались не менее решительные формулировки и в адрес атлантистских держав. Процитирую важнейшие фрагменты этого документа:
«Учитывая внутреннее и международное положение, империя считает главным в своей национальной политике обеспечение с помощью координированных действий дипломатических и военных кругов своих позиций на восточно-азиатском континенте и расширение продвижения на юг. Основные принципы этой программы национальной политики заключаются в следующем:
1. Достижение взаимного благоденствия в Восточной Азии путем искоренения осуществляемой великими державами политики господства и утверждения принципа истинного сосуществования и сопроцветания является воплощением духа императорского пути [Кодо – одно из ключевых понятий официальной японской политической лексики 1930-х годов.] и должно быть постоянным и руководящим принципом нашей внешней политики.
2. Осуществление мероприятий по усилению государственной обороны, необходимых для обеспечения безопасности империи, ее процветания и утверждения империи как номинальной и фактической стабилизующей силы в Восточной Азии.
3. Ликвидация угрозы с севера, со стороны Советского Союза, путем здорового развития Маньчжоу-Го и укрепления японо-маньчжурской обороны; обеспечение готовности встретить во всеоружии Англию и Америку путем нашего дальнейшего экономического развития, заключающегося в тесном японо-маньчжуро-китайском сотрудничестве, – такова основа нашей политики на материке. При реализации этой политики следует обратить внимание на сохранение дружественных отношений с великими державами…
Надлежит произвести следующее обновление всей политики в соответствии с современным положением:
1. Упорядочение мероприятий по усилению государственной обороны:
а) военные приготовления в армии заключаются в увеличении расположенных в Маньчжоу-Го и Корее контингентов войск настолько, чтобы они могли противостоять вооруженным силам, которые Советский Союз может использовать на Дальнем Востоке, и в частности были бы способны в случае военных действий нанести первый удар по расположенным на Дальнем Востоке вооруженным силам Советского Союза [К этому мы вернемся при анализе военных планов Японии в отношении СССР (гл. 10)];
б) военные приготовления во флоте заключаются в увеличении его мощи до такой степени, которая обеспечила бы ему господствующее положение против морского флота США в западной части Тихого океана.
2. Наша внешняя политика должна быть обновлена. Ее главная задача – содействовать осуществлению основных принципов национальной политики. В целях обеспечения успешной дипломатической деятельности, военные круги должны избегать открытых действий и оказывать ей помощь тайно».[173]
Основные положения разъяснений Хирота и Арита были развиты в отчете Исследовательского комитета Тайного совета, представленном как основание для ратификации пакта. О секретном протоколе говорилось, что его цель – «защита общих интересов Германии и Японии от военного давления Советского Союза». Формулировка была выбрана не вполне удачно: каковы общие интересы двух стран, не разъяснялось. По существу речь шла о наличии общего противника, а Германия выглядела не столько союзником, сколько товарищем по несчастью.
На самом заседании Тайного совета 25 ноября 1936 г. особое внимание было уделено возможным последствиям заключения пакта для советско-японских отношений, в частности для готовой к подписанию, но еще не заключенной новой рыболовной конвенции. Перед лицом этого вопроса Арита имел, как говорится, бледный вид: всего несколькими днями ранее, 16 и 17 ноября, он заверял советского полпреда Юренева, что слухи о заключении и даже подготовке антисоветского соглашения с Германией беспочвенны. Советское руководство признало разъяснения министра неудовлетворительными и дало жесткую оценку позиции Японии, постоянно повторявшуюся средствами массовой информации на всех уровнях и по всякому поводу. Арита уверял членов Тайного совета, что СССР не отважится на решительные действия, но советское правительство сначала «отложило» рассмотрение вопроса о конвенции, намеченной к подписанию 20 ноября (о чем министр был вынужден с неудовольствием сообщить на заседании), а затем и вовсе отказалось от нее. В итоге пакт был утвержден Тайным советом, но популярности правительству, мягко говоря, не прибавил.