Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сердце билось с натугой. Помочь ему было нечем. Павел был мёртв. Окончательно мёртв. Умер, чтобы я жила. Умер для меня…
— Я что, просила?! Мне этого было не нужно. Не такой ценой! — яростно прошептала я отражению. Ответа, ясное дело, не последовало. Лиса скалилась сама себе: — Павел. Я тебя за обман простила. А за это не прощу. Молчишь? Ну и чёрт с тобой!
Стоило мне вернуться в комнату, как взгляд зацепился за конверт, белеющий на кровати. Внутри обнаружилось приглашение от Корректоров на встречу. Были даны несколько дат на выбор и телефон для связи. Они хотели обсудить события двухмесячной давности (хотя Алек, по его заверениям, уже давал им всю информацию и не раз). “Настоятельно рекомендуем связаться”, — сообщалось в письме. Я отбросила бумажку в дальний угол, и тут же зазвонил телефон.
Я уж было решила, что это авторы письма раздобыли мой телефон, но это оказался всего лишь Алек. Трубку я не взяла. Мне было стыдно перед ним. Но не за то, что рассталась окончательно, а за то, что давала пустую надежду. Надо было сразу ему сказать правду. Но наше воссоединение было для меня мечтой долгие годы, мечта эта въелась под кожу, стала единственным смыслом. Отказываться от химеры — сложно и больно, точно отдирать от себя собственную конечность, пусть даже конечность эта давно высохла и перестала подавать признаки жизни.
Ближе к вечеру позвонила мама. С тяжёлым вздохом я нажала кнопку приёма. Говорить не хотелось от слова совсем.
— Аустина, привет, как дела? Почему опять не звонишь? Тебе совсем плевать на меня? — обиженно затарахтела трубка. — А если бы со мной что-нибудь случилось? Может, я с лестницы упала и мне помощь нужна?
— Так мы же три дня назад созванивались, — я сделала звук телефона потише, чтобы звонкий голос матери не так бил по ушам.
— И что? Вот Леночка, дочь тети Любы, каждый день родителям из Москвы звонит.
— Ну-да, ну-да. Та самая Леночка, игроманка, которая пару лет назад всё золото из дома в ломбард снесла?
Мама и не думала стушеваться:
— И что? Каждый имеет право на ошибку! А теперь она совсем другой человек! Умница, красавица… Учится на экономиста. Гордость семьи!
— Не то что я, да?
— Чего это ты мне так отвечать стала? — насторожилась мама. — Я ещё в прошлые разы заметила. Совсем страх потеряла, а? — из трубки послышалось шуршание тапок по полу, потом звук выдвигающейся полки, а после раздались равномерные удары, словно металл бился о дерево. Мама опять принялась за старое и теперь стучала ложкой о край стола, думая, что это заставит меня испугаться. Такой ложкой раньше я получала по языку за любое неправильное слово.
“Тумбс, Тумбс” — гудела трубка… не вызывая и капли эмоций, словно в моей голове коротнуло, и отдел, мозга отвечающий за испуг, сгорел с потрохами. Это раньше было больно и унизительно слышать напоминания о пережитом. Теперь было… никак.
— Слушаешь? — зловеще прошептала мама, не вызывая во мне ничего, кроме грустной усмешки. — Ау!
— Мам, может хватит? Мне уже не пять лет, чтобы пугаться стука столовой ложки.
На другом конце повисло молчание, которое, как я ждала, вот-вот обернётся криками.
— О, Боже! — воскликнула мама. — Неужели, дождалась! Моя деточка-то выросла! — радовалась она так, словно выиграла лотерею. — Я боялась, мне в прошлый раз показалась, ан-нет! Ну, слава Богу! А то я уж грешным делом думала в папушу-неудачника пойдёшь. Труса бесхребетного!
— Ты серьёзно рада? — не поверила я.
— Почему ты сомневаешься? Разве я не пыталась всю жизнь укрепить в тебе волю?
— Тем, что запирала в комнате без света? А пару раз даже в шкафу! Это, считаешь, нормально?
— Но ведь работает! — уверенно заявила она. — Потом мне спасибо скажешь! Ещё не хватало, чтобы мой собственный ребёнок боялся темноты! Позор какой. Но теперь-то вижу в тебе стержень. Не зря старалась!
От бурных маминых восторгов у меня разболелась голова.
— А чего же тогда нужно бояться?
— Деточка, — сказала она вкрадчиво, точно только сейчас ей на ум пришла новая мысль. — У тебя что-то случилось или что? Тон какой-то совсем потерянный.
— Нет… точнее. Да. Это сложно объяснить, но я кое-что… кое-кого потеряла. Навсегда. — слова вырвались сами собой, может, потому что сил не было держать их в себе.
— Так верни, — заявила мама. Я невольно усмехнулась простоте её предложения. Если бы всё было так просто.
— Это невозможно.
— А ты всё пробовала? Каждый вариант? Ты же не сдалась после первой неудачи?
— Ты не понимаешь. Там просто ничего нельзя сделать.
— Так ты даже не пыталась?…ну, чего молчишь? Так и есть? Н-да… наверное, поторопилась я с выводами. Ты всё ещё малый ребёнок. Твой отец таким был до самого конца.
Не дав мне ничего ответить, она положила трубку. Уже слушая гудки, я прошептала:
— Смерть не отменишь, мама.
После я долго ворочалась в кровати, думая о словах матери. Они репейником застряли в лёгких и не давали спокойно дышать. Всё ли я испробовала? Но что я могла? Павел умер… умер, ведь так? Я сама видела, как его поглотила мгла. И Илона говорила, что никто не возвращается из океана Ша. Что живые души океан растворяет в себе, как гигантский желудок полезную пищу.
Потом я вспоминала сегодняшний день, реакцию Алека на расставание, подумала о Бароне, об Илоне… о Павле и о жизни, что ждет впереди. Она представлялась бесцельной и пресной. В груди всё также саднило, сердце просило невозможного. Ведь нельзя вернуть того, кто умер. Ведь нельзя?
Промучившись мыслями час или больше, я всё-таки оставила попытки заснуть и, включив свет, села на кровати. За окном было темно, как в желудке у кита. Стекло запотело, я провела по нему пальцем, рисуя треугольник уха, вытянутую морду, точки глаз. Получилась то ли лиса, то ли койот, то ли побитая дворняга. Я как раз дорисовывала нос, когда за спиной вдруг что-то шелохнулось, точно листва под ботинком.
В отражении стекла я увидела Тень. Та замерла, расплываясь тёмным пятном по кровати и части стены.
— Ну? И чего ждёшь? — устало спросила я, тыкая в отражение пальцем. — Ты-ты, я про
