Мои руки огрубели от долгой работы, под глазами залегли глубокие тени, а в ржавчине меча на солнце проглядывали пятна крови, которые не отмывались. Думаю, я не выглядел на десять лет в тот день. И уж точно не чувствовал себя таковым.

По высоким черным башням, которые возвышались над серыми стенами, еще издали понял, куда пришел. Это был один из городов, где стояла Академия проклятых охотников. Здесь готовили убийц, растерзавших в клочья мою жизнь. Здесь учились те, кто убил ее…

Я хотел жить, но в тот момент меня захватила злость. За все, что мне довелось пережить после того проклятого дня, за родителей, за мор, уж не знаю, как привязал к этому охотников. И за нее, конечно. После нескольких недель выживания в одиночестве я уже мнил себя бывалым воином на тракте, и какая-то жалкая горстка трусливых мужиков мне была нипочем. Именно трусливых, раз они прикрывались от одной-единственной девушки жителями деревни. Я бы и на деревню злился, на всех, кто играл со мной маленьким, угощал сладостями и рассказывал сказки. Но они давно гнили в могилах. Холодная земля забрала всех, кого я знал…

В город меня пустили без проблем, несмотря на гулявшую по округе болезнь. Ее очаги уже затухали, и люди умирали все реже. Да и стража, уверен, просто пожалела сироту. Мне не нужно было делать грустное лицо или врать – таких, как я, было слишком много в те времена. И обычно они не выживали.

Минув стены, прикрыл нос платком от дикой вони этого места. Много позже я узнал, что все города воняют именно так, и привык. Запах не был похож на гниль и розы, преследовавшие меня всю дорогу, и это немного успокаивало. Город вонял людьми, но живыми.

Я направился сразу к башням. На узких улочках еще не сновали люди, отвыкшие покидать дом лишний раз из-за болезни, поэтому никто не подумал меня остановить. Академия была выложена черным камнем и зияла мрачными прорезями на фоне серого города и безоблачно-синего неба. В тот день она была средоточием всего, что я ненавидел. Не имея больше цели, без всякого плана, обнажил меч и постучал в железные двери. Решил – будь что будет.

– Ух ты, щенок! Какой злобный! – хохотнул мужчина в простой белой рубахе, который открыл мне дверь. – Учиться пришел?

Он был не старше моего отца, с такой же доброй улыбкой и мягкими глазами. Совсем непохож на монстров в черных плащах, которые приходили в нашу деревню. Я остолбенел от этого дикого несоответствия. Так и не обрушил меч, уже занесенный для удара. Просто стоял столбом и смотрел на него.

– Ну, что молчишь? – Он продолжал улыбаться, не видя явной угрозы.

– Я… – запнулся. Весь пыл, который нес меня сквозь полупустой город, вдруг мигом испарился. На плечи рухнула усталость, накопившаяся за годы пути, и я чуть не сел прямо там, на пороге.

– Заходи, ты голоден? Где твои родители? – Он приобнял меня за плечо, мягко утаскивая внутрь. И я поддался, опуская меч, который так и не пустил в ход.

«Скажи, что хочешь учиться», – прошептал незнакомый голос в голове. Так тихо, что я мог спутать его с собственными мыслями. А мог решить, что болезнь догнала и меня и теперь горячечный бред пожирает голову… Потому что вновь почувствовал слабый аромат роз. Но я просто послушался. Я был таким усталым и так давно один. Сказал то, что от меня хотели услышать.

И остался в замке с черными башнями. Была ранняя холодная осень, учебный год только начинался. Мужчину, встретившего меня, звали Фридрих, он был одним из учителей. В тот год я был не первым сиротой, забредшим к ним с дороги. Кто-то шел за защитой и едой, кто-то мечтал стать охотником, а кто-то, как и я, жаждал мести – принимали всех.

Когда-то Академия была элитой, в нее поступали только сыновья знатных родов, и отбор был строжайший. Но это было давно, слишком давно. В услугах тренированных охотников нуждались все реже, выпускникам приходилось идти в армию, на войну или в городскую стражу. Теперь, чтобы оправдать свое существование, в Академию набирали даже такое отребье, как мы.

Зато у меня была своя кровать, кусок хлеба и крыша над головой. Крыша, из-под которой больше не нужно никуда убегать. И нас учили, хотя процесс часто шел очень туго. Осваивать грамоту крестьянским детям было нелегко, а учителя… Скажу так, даже Фридрих на занятиях не был столь добр. Иначе удержать нас в узде не получилось бы ни у кого. Мы были как стая волчат – озлобленные, видевшие во всем лишь угрозу, лишенные ласки так давно, что уже и не помнили, каково это.

Но как только дошли до фехтования, все пошло гораздо легче. Держать меч я умел, а спускать всю накопившуюся злость за потерянную жизнь мог сколько угодно. Хотя и злости во мне почти не осталось, так, отголоски былой боли. Я даже завел нескольких друзей, и годы в Академии могу назвать вполне сносными. Да, учителя били и шпыняли нас, не ставили жизни ни в грош – как и все в те времена. Кто-то из мальчишек регулярно погибал на тренировках, но сирот было так много, что никто и не считал. Люди умирали внутри стен и снаружи, даже без запаха гнили и роз – со временем к этому привыкаешь.

Иногда я сбегал на пару дней, чтобы побыть в одиночестве. В половине дня пути от города был огромный лес. Конечно, не чета тому, в котором я вырос. Но среди вони испражнений и регулярных стычек мне ужасно не хватало зелени деревьев. Будто в городе не было жизни, все искусственное, все рукотворное. А я хотел снова и снова ощущать настоящее дыхание земли.

Приходил на крохотную полянку, садился среди дубов на самом ее краю, и больше ни о чем не думал. В те моменты дышал и жил я сам. А когда засыпал, то неизменно чувствовал, как огромное существо, высотой с верхушки вековых сосен, склонялось надо мной. И на душе становилось тепло и хорошо. Так я выдержал еще шесть лет.

И, конечно, ни на день не забывал ее. Чернющие бездонные глаза смотрели прямо в мое нутро, стоило на мгновение прикрыть собственные. Так и не знаю, зачем я помнил – зачем позабыл улыбку матери, теплые объятия отца, но помнил ведьму, виденною мною лишь раз…

А в мой шестнадцатый день рождения она приснилась мне. Из всех мертвецов, которые грузной вереницей тащились за мной половину жизни, именно она не отпускала. И не отпускал я.

В том сне я вновь был на излюбленной поляне в лесу. Мое лицо грели теплые лучи весеннего солнца, вокруг распускались цветы, прежде нигде мною не виденные, и источали бешеный аромат, круживший голову.

Она вышла из леса, такая же прекрасная, как в тот день, когда видел ее впервые. На этот раз на ней было белое легкое платье, шелестящее на невидимом ветерке и едва прикрывавшее колени. Длинные черные волосы волнами спускались на плечи и обрамляли совсем юное лицо. В детстве я не мог заметить, насколько ведьма была молода. А сейчас она ласково улыбалась и была едва ли старше меня самого.

– Здравствуй, – сказала она нежно, замирая рядом.

Я поднял голову и улыбнулся в ответ, будто всю жизнь ждал именно этого момента. Будто сны могут быть реальными. Молчал как дурень и улыбался.

Казалось, что мои воспоминания и в подметки не годились ей настоящей. Рядом со мной застыло волшебное создание из сказки. Весь мир вокруг нее преображался, даже я сам хотел вдруг стать лучше, чем себе казался.

Лишь одно омрачило в том сне нашу встречу – я знал, что эта сказка давно мертва.

– Как зовут тебя, смелый мальчишка? – Ее голос был теплым ручейком посреди холодной стужи моих тогдашних дней.

– Почему смелый? – вдруг спросил я.

– Ты не испугался подойти к ведьме.

– Ведьм не существует, – вот какую глупость тогда сказал.

В Академии нас учили сражаться, учили истории и политике – всему, что могло пригодиться за ее стенами, куда бы жизнь нас ни занесла. Учили выживать, каждый день гоняли по тропе испытаний, утыканной лезвиями и острыми кольями. Учили, как вычислить оборотня, как не попасться на зов русалки, как упокоить упыря, – но, по правде говоря, вся эта нечисть уже становилась мифом. Нас учили скорее по привычке, ведь именно ради нее когда-то и создали подобные Академии. Должно быть, охотники хорошо справлялись с работой, и ее закономерно становилось все меньше. Истории о домовых, укравших ложку, или о леших, заблудивших путника в лесу, воспринимались все чаще шуткой, смешной и невозможной.

Но даже там никто и никогда не говорил