— Это вы отыскали такие подробности?

— Нет, я узнал их от того же Жана Реми. Он был помешан на архивах и истории острова. Мы с ним провели несколько чудесных вечеров, разговаривая об этом.

— А сокровище?

— В течение некоторого времени о нем ничего не было известно. Можно отметить, если вас это занимает, историю некоего каторжника, который побывал на острове, после чего несметно разбогател, это случилось в 1819 году. Вроде аббата Соньера, кюре из Ренн-ле-Шато. Он сколотил состояние в Кливленде и построил там маленькую и более или менее эзотерическую церковь. Я в «Островитянине» развлекаюсь с этой историей. Только, между нами говоря, в отличие от кюре из Ренн-ле-Шато, мой чудесным образом разбогатевший каторжник был отъявленным мошенником. Но, к счастью, все же остается история молодого Люсьена Верже.

— Люсьена Верже?

— Восемнадцатилетнего фермера, который возделывал заброшенные земли аббатства. Бедного островитянина. Эту историю, разумеется, тоже откопал Жан Реми. Люсьен Верже якобы заявил, что нашел клад. Настоящий клад. Это было в 1914 году. Через год он ушел на войну и не вернулся, а тайну унес с собой. А последний след датирован 1937-м. Священник из цитадели, который был одновременно приходским священником руин и креста Святого Антония, помешался и рассказывал, что дьявол искушал его, но он так и не осмелился прикоснуться к этому про́клятому сокровищу.

— Эти свидетельства тоже нашел Жан Реми?

— Да. Жан Реми — еще один помешанный. Говорят, будто он в конце концов нашел сокровище. Но и Жан унес секрет в могилу. Покончил с собой.

— Из-за несчастного случая на стройке в Сангвинариях?

— Совершенно верно. Участок принадлежал ему, они проводили там раскопки — прежде всего, потому, что Реми был страстно увлечен археологией, но не только. Он надеялся найти пресловутое сокровище. Как-то вечером, лет десять уже назад, мы с ним пили пиво у подножия креста Святого Антония и разговаривали. Он сказал, что, кажется, разгадал тайну богатства Мазарини, но больше ничего, никаких подробностей, а несколько недель спустя рухнул кран.

Клара раздраженно посмотрела на часы. Симон притворился, будто не заметил.

— А как насчет вас, Дельпеш? Вам не хочется разобраться в этой истории? Копнуть поглубже?

— Да нет, не очень. Все, кто в нее поверил, умерли. И потом, Безумство Мазарини — это мой хлеб. Игра, приманка для туристов. Мечтатели бродят по пляжам в поисках золота, а туристы, почитав мои статьи, отправляются осматривать развалины аббатства. Никому от этого нет вреда. И все на этом зарабатывают.

— Но вы, Дельпеш, вы сами верите в Безумство Мазарини? — не унимался Симон.

Дельпеш хотел ответить, однако Клара его опередила:

— Он слишком труслив, чтобы ответить «да». Конечно, верит. Как и все на этом острове психов. Но боится какого-то там проклятия и потому притворяется скептиком, который обманывает легковерных дурачков.

— Вот именно, — улыбнулся Дельпеш, закуривая очередную индонезийскую сигарету. Запах был невыносимый. — Если не бояться, дети мои, — продолжил он, — на этом острове долго не выживешь. Я пятнадцать лет продержался со своей газетой, потому что всегда умел вовремя остановиться. Плескался на мелководье, был осторожен, не поднимал лишнего шума. Издавать единственную на острове газету можно, только балансируя на грани. Но я привык. А досье… Они в надежном месте. Это моя страховка.

Он замолчал. Клара снова зевнула.

— Пойду спать, — сказал Симон.

Он думал, что Клара отзовется «я тоже», но она явно собиралась и дальше составлять компанию своему красавчику, который строит из себя журналиста-анархиста, в одиночку противостоящего всем и вся. Напоследок Симон послал Кларе суровый взгляд, призывая держать рот на замке.

«Если завтра „Островитянин“ намекнет на связь между Валерино и несчастным случаем в Сангвинариях, я тебе всыплю!» — решил он.

Посмотрел на часы. Далеко за полночь. Прямо над этой террасой его ждет совершенное тело Кандис, которое он будет ласкать, пока не уснет.

Пятница, 18 августа 2000, 01:17

Лагерь на диком полуострове, остров Морнезе

В большой палатке все спали, я же и в эту ночь не мог уснуть — обдумывал информацию, собранную за день.

С одной стороны, все свидетели — няня, этот журналист, бабушка — были уверены, что мой отец умер. Но есть и другие факты: тело утопленника, найденное десять дней спустя, молчание Тьерри и Брижит, а главное — позавчера я встретил отца! Несомненным этот факт был только для меня, но он заставлял переосмыслить всю проблему, вывернув ее наизнанку. Все свидетельства сходились в одном: мой отец был героем, страстно увлеченным и очень хорошим человеком, просто необыкновенным. Настолько, что вполне был способен инсценировать собственную смерть.

Чтобы иметь возможность скрыться.

В конце концов, все выглядит логично. Журналист сказал, что отец не мог доверять никому, даже собственному шурину. Ему угрожали тогда, угрожают и сейчас, доказательством тому — оскверненная могила.

Мой отец жив, но он в опасности. Он притворился мертвым, чтобы обмануть преследователей. Все сходится.

Я ворочался в спальнике, слушая, как кто-то из мальчиков все время надрывно кашляет.

Вечером я долго разговаривал с Мади и Арманом. Они меня выслушали, надавали советов, особенно Мади, но объяснить все противоречия и помочь отцу не мог никто, кроме меня. Я чувствовал, что необходим ему. Прямо сейчас.

Теперь мне было ясно, что бродяга не имеет никакого отношения к сбежавшим из крепости заключенным — он слишком старый и вообще разгуливает, не скрываясь. Беглец, которого ищет вся полиция Западной Франции, так бы себя не вел. И он сказал: «Я знаю, где твой отец».

Каким же я был идиотом!

Испугался, сбежал, а ведь, похоже, этот человек — та самая ниточка, что может привести меня к отцу. Надо его найти. На туристическом острове вряд ли много опустившихся типов вроде него. Он наверняка примелькался, тот журналист из «Островитянина» не может не знать бродягу.

Я прикидывал, как распределить время. Всю вторую половину предстоящего дня у нас парусная школа, оттуда не смоешься. Может, притвориться, что заболел, плохо себя чувствую? Но тогда отец Дюваль будет за мной присматривать. Нет, это плохая стратегия, самый верный способ привлечь к себе внимание, а мне высовываться нельзя. Остается утро. К десяти часам весь лагерь идет на пляж, но до этого времени все более или менее спокойно: встаем кто когда, завтракаем, умываемся, наводим порядок, моем посуду, бездельничаем. Если повезет, мое отсутствие останется незамеченным, Мади с Арманом меня прикроют.

Надо встать пораньше, тогда будет пара свободных часов, никто меня не засечет. Но действовать придется как можно быстрее. Завтра приезжают Тьерри и Брижит, и тогда улизнуть будет невозможно.