Добрышевский энергично выматерился, а Маринка мысленно послала благословение неведомому маньяку.

— В милицию позвонили? — рявкнул Добрышевский, надевая пиджак.

— Да, — кивнул охранник. — Но они могут все испортить. У этого придурка в руках зажигалка.

Мат Добрышевского опять прозвучал для Маринки сладкой музыкой. Конечно, она не желала зла ни ему, ни его машине, но как же приятно было сознавать, что еще немного, и они с фотоаппаратом будут в полной безопасности!

— Ладно, идем. — Добрышевский одернул пиджак, трезвея на глазах.

— Мне с вами? — пискнула Маринка.

Она волновалась, чувствуя на себе изучающий взгляд телохранителя. То-то он, наверное, удивляется, почему избранница мэра в данных обстоятельствах все еще сидит на столе, изогнувшись, как кошка.

— Здесь сиди, — кинул Добрышевский. — Безопаснее будет. Санек за тобой присмотрит.

Молчаливый крепыш наклонил голову в знак того, что все понял.

Маринка чуть не застонала.

Добрышевский выбежал из кабинета, Санек за ним.

— Я в приемной буду, — буркнул он, глядя мимо Маринки. — Если что нужно, зовите.

Двери Маринкиной темницы захлопнулись, отодвигая спасение на неопределенный срок. Она спрыгнула со стола, засунула папку обратно в шкаф, а фотоаппарат — в рюкзачок, залпом допила вино из своего стакана (для храбрости) и приготовилась драться с каждым, кто вздумает покуситься на ее честь. Теперь, когда немедленное разоблачение ей больше не угрожало, она решила не щадить чувства Добрышевского и признаться, что Клинтон из него никудышный, а ее лично роль Моники Левински никогда не прельщала.

Противный скрежет металла по стеклу заставил Маринку подпрыгнуть на месте. Звук повторился. Кто-то намеренно царапал оконное стекло. Маринка отступила к двери, радуясь тому, что в любой момент может позвать на помощь. Санек производил впечатление человека, способного справиться с противником одной левой.

Через пару минут до Маринки дошло, что окно не пытаются разбить или вырезать. Скрежет чередовался с глухими постукиваниями, словно кто-то хотел просто обратить на себя внимание. Крадучись, она подошла к окну и осторожно заглянула за портьеру. На улице было темно, и, чтобы разглядеть злоумышленника, Маринке пришлось прижаться носом к стеклу.

За окном болталась человеческая рука. На первый взгляд сама по себе, без туловища, головы, ног и всего остального, что обычно идет в комплекте. Маринка истерически всхлипнула, но тут рука вновь заколотила в стекло, и стало ясно, что это не потустороннее явление или галлюцинация, а человек, который взобрался по пожарной лестнице к окну мэрского кабинета. Причем не посторонний человек, а красавец Антонио собственной персоной.

Маринка кинулась открывать окно. Немецкая фурнитура подалась быстро, без усилий, и вечерний воздух Горечанска ворвался в душный кабинет.

— Что ты тут делаешь? — прошипела Маринка.

— Тебя спасаю. Через дверь тебе не выбраться, там народу полно. Так что пожалуйте по пожарной лестнице.

— Но я… не смогу… У меня каблуки!

Маринка с ужасом посмотрела на свою изысканную обувь, совершенно не приспособленную для пожарных лестниц.

— То есть ты будешь мэра дожидаться? — уточнил Антонио.

Маринка вздрогнула и полезла на подоконник.

— Жучок не забудь прихватить, — напомнил Антонио. — Думаю, он нам больше не понадобится.

Это был самый головокружительный спуск в ее жизни, достойный видеооператора и программы «Сам себе режиссер». Узкая юбка треснула по швам, когда Маринка, вцепившись одной рукой в подоконник, а второй — в плечо Антонио, закинула ногу на пожарную лестницу. Антонио помогал чем мог, но оба понимали, что одно дело — поддерживать кого-то, пусть даже стройного и гибкого, и совсем другое — держать.

С горем пополам Маринке удалось поставить ноги на лестницу, а руками взяться за перекладину. Антонио стоял чуть ниже, обнимал ее за талию и дышал в шею.

— Молодец. Теперь давай осторожно спускайся и помни о каблуках.

Как будто она могла о них забыть!

Впрочем, помнить нужно было не только о каблуках, но и том, что с каждым шагом юбка рвется все сильнее, на ладонях вздуваются волдыри, падать с пятого этажа очень долго и больно, о том, что ветер задувает волосы в лицо, а поправить их нечем, и глазам Антонио открывается прелестный вид.

Ах да, и еще о том, что их в любую секунду могут обнаружить.

За размышлениями о смысле жизни и горячими клятвами «Больше никогда!» спуск прошел быстрее, чем рассчитывала Маринка. Когда ноги коснулись земли, ей пришлось схватиться за Антонио, чтобы не упасть. Ладони саднило, мышцы сводило, но душа ее пела от счастья.

Маринке не терпелось обо всем расспросить Антонио и похвастаться сделанными снимками, но он первым делом вытащил сотовый и стал кому-то звонить. Она ковыляла за ним и разрывалась от негодования и любопытства. Мог бы объяснить, что происходит, прежде чем хвататься за телефон. Пережитое душило ее, требовало выхода. Она хотела, чтобы ее выслушали и похвалили, а вместо этого ее волокли куда-то сквозь колючие кусты! Маринка запнулась за корень, шлепнулась на четвереньки, больно ударившись коленкой, и заплакала. Будто именно физической боли ей не хватало для того, чтобы почувствовать себя до конца несчастной.

— Марин, ты чего? — Антонио наклонился к ней, протянул руку. — Сильно ушиблась?

Она всхлипнула, оттолкнула его, попыталась встать сама и снова упала бы, если бы Антонио не подхватил ее.

— Не раскисай. Совсем чуть-чуть осталось.

— Т-ты м-можешь объяснить, что происходит? — прорыдала она.

— Как что? Мы тебя спасаем, дурочка. Так что не сопротивляйся, хорошо?

Они без приключений дошли до ближайшего дома, у первого подъезда под ярким фонарем их ждала «четверка» с тонированными стеклами.

— О, Денис уже на месте, — обрадовался Антонио. — Значит, все в порядке.

Маринка прибавила шагу, предчувствуя в ближайшем будущем горячую ванну с эвкалиптом, кофе с корицей и мягкую постель. Но тут из «четверки» вылез молодой человек, и она споткнулась на ровном месте.

У машины Дениса стоял Андрей. От позавчерашнего официоза не осталось и следа: на нем были светлые джинсы, футболка и ветровка, надо сказать, шли они ему даже больше, чем костюм. Маринка моментально осознала, что а) ее юбка разорвана практически до талии; б) колени расцарапаны и испачканы в земле; в) по щекам наверняка размазана тушь.

Список можно было дополнить всклокоченными волосами, заплаканными глазами и волдырями на ладонях. Если бы не Антонио, который по-прежнему крепко держал ее под локоток, Маринка побежала бы в ближайший подъезд и стала стучаться во все двери подряд, пока кто-нибудь не сжалился бы над ней и не впустил бы в квартиру. Потому что в таком виде нельзя появляться перед молодым человеком с самыми красивыми глазами на свете.