Побрившись в туалете, я протолкнулся через толпу к бару. Народ, только-только выбравшийся из самолетов, получал бесплатную выпивку, а в одном углу ангара расположилась группа пьяных пуэрториканцев — все они барабанили по своему багажу в ритме какого-то незнакомого для меня распева. Звучало все это совсем как футбольная кричалка: «Буша-бумба, балла-ва! Буша-бумба, балла-ва!» Я заподозрил, что до городка они уже никогда не доберутся.

Я купил «Майами Геральд» и плотно позавтракал блинами с беконом. Примерно через час подошел Йемон.

— Черт, я зверски проголодался, — сказал он. — Надо бы хорошенько позавтракать.

— Шено еще с нами? — спросил я. Йемон кивнул.

— Она внизу. Ноги бреет.

Был почти полдень, когда мы сели на автобус до городка. Выйдя у рынка, мы направились в сторону «Гранд-Отеля», то и дело останавливаясь, чтобы заглянуть в немногие витрины магазинов, которые не были забраны деревянными щитами.

По мере приближения к центру городка шум все усиливался. Но это был уже другой звук — вовсе не рев счастливых голосов или музыкальный перестук барабанов, а дикие выкрики небольшой группки людей. Похоже было на войну бандитских группировок, слышались утробные вопли и звон бьющегося стекла.

Мы поспешили на шум, срезая дорогу по узкой улочке, которая вела в торговую зону. Когда мы завернули за угол, я увидел осатаневшую толпу, которая запрудила мостовую и заблокировала оба тротуара. Сбавив ход, мы осторожно приблизились.

Примерно две сотни людей только-только грабанули один из крупных винных магазинов. В большинстве своем это были пуэрториканцы. На мостовой валялись смятые коробки из-под шотландского виски и шампанского, и буквально у всех, кого я видел, в руке была бутылка. Люди вопили и плясали, а в самом центре толпы гигантский швед в синем комбинезоне выдувал на трубе долгие ноты.

Прямо у нас на глазах жирная американка подняла над головой два фугаса с шампанским и разбила их друг о друга, дико хохоча, пока вино вперемешку с осколками струилось по ее голым плечам. Компания пьяных ударников колошматила двумя банками пива по пустым коробкам из-под виски. Распев был тот же самый, что и в аэропорту: «Буша-бумба, балла-ва! Буша-бумба, балла-ва!» По всей улице люди лихорадочно плясали, дергаясь под ритм распева и дико крича.

Винный магазин сделался теперь всего лишь оболочкой — голые стены с разбитыми окнами. Люди продолжали вбегать туда и выбегать, хватая бутылки и стараясь как можно скорее выпить, прежде чем кто-то их отберет. Пустые бутылки они просто бросали, отчего улица постепенно стала походить на реку битого стекла, усеянную тысячами пивных банок.

Мы старались держаться с краю. Я очень хотел поиметь хотя бы малую часть ворованного спиртного, но боялся полиции. Йемон забрел в магазин и считанные мгновения спустя появился с фугасом шампанского. Смущенно улыбаясь, он молча сунул бутылку к себе в сумку. Тут моя жажда выпивки пересилила страх тюрьмы, и я бросился к коробке из-под виски, что валялась в канаве у самого магазина. Коробка оказалась пуста, и я огляделся в поисках другой. В лесу танцующих ног я разглядел несколько нетронутых бутылок виски. Я бросился туда, расталкивая всех на своем пути. Грохот был оглушающим, и я все время ожидал, что мне на голову вот-вот опустится бутылка. Мне удалось прибрать к рукам три кварты «Старой вороны» — все, что осталось в коробке. Другие бутылки были разбиты, и теплый виски растекался по улице. Крепко прижимая к груди добычу, я протиснулся сквозь толпу к тому месту, где оставил Йемона и Шено.

Мы поспешили прочь по боковой улочке, минуя синий джип с надписью «Полиция». Внутри, лениво почесывая у себя в паху, дремал жандарм в пробковом шлеме.

Мы остановились в том же заведении, где прошедшей ночью закусывали. Сунув виски в саквояж, я заказал три порции рома, а затем мы стали размышлять, что делать дальше. В программке говорилось, что через несколько часов на стадионе должен начаться какой-то маскарад. Звучало это достаточно безвредно, хотя на тот час, когда толпа потрошила винный магазин, в программке никакого мероприятия предусмотрено не было. Предполагалось, что это был «Перерыв на отдых». Еще один «Перерыв на отдых» располагался между празднествами на стадионе и «Притопом на всю катушку», который должен был начаться ровно в восемь.

Вот это уже звучало зловеще. У всех прочих «Притопов» имелись официальные начала и концы. Так, «Притоп пчелок и пташек», в четверг, начинался в восемь и кончался в десять. «Горючий притоп» — похоже, тот самый, в который мы вчера оказались втянуты, — длился от восьми до полуночи. Однако касательно «Притопа на всю катушку» в программке говорилось лишь, что он начнется в восемь, а дальше в скобках на той же строчке стояло: «Кульминация карнавала».

— Сегодня это дело может выйти из-под контроля, — заметил я, швыряя программку на столик. — По крайней мере, очень на это надеюсь.

Шено со смехом мне подмигнула.

— Надо напоить Фрица — тогда он сможет оторваться.

— Не свисти, — пробормотал Йемон, не отрывая взгляда от программки. — Вот только нажрись сегодня — и я тебя здесь на хрен брошу.

Шено снова рассмеялась.

— Не так уж я была и пьяна — я отлично помню, кто меня ударил.

Йемон пожал плечами.

— Тебе полезно — мозги прочищает.

— Бросьте вы спорить, — вмешался я. — Мы просто обречены напиться — видите, сколько виски? — Я похлопал по своему саквояжу.

— И еще вот это, — добавила Шено, указывая на фугас шампанского под стулом Йемона.

— Господи прости и помилуй, — пробормотал Йемон.

Мы покончили с выпивкой и побрели к «Гранд-Отелю». С балкона было видно, как люди направляются к стадиону.

Йемон хотел пойти в Яхтенную гавань и найти там корабль, в скором времени отплывающий в Южную Америку. Я тоже не спешил присоединиться к толпе на стадионе и помнил слова Сандерсона о том, что большинство славных вечеринок проходит на судах, — вот мы и решили туда отправиться.

Получилась долгая прогулка по солнцу, и к тому времени, как мы туда добрались, я уже несколько раз пожалел, что сразу не предложил заплатить за такси. Я жутко вспотел, а мой саквояж, казалось, потяжелел фунтов на сорок. К гавани шла подъездная аллея, которая вела к плавательному бассейну, а уж за бассейном находился холм, с которого можно было спуститься прямо к пирсам. Там теснилось больше сотни судов — от крошечных прибрежных шлюпов до массивных шхун, чей нехитрый рангоут покачивался на фоне зеленых холмов и голубого карибского неба. Я остановился на пирсе и оглядел сорокафутовый гоночный шлюп. Первой моей мыслью было непременно таким обзавестись. У шлюпа был темно-синий корпус и сияющая палуба из тикового дерева, и я ничуть не удивился бы увидеть на носу табличку, гласящую: «Продается — меньше одной души не предлагать».

Я задумчиво кивнул. Черт побери, размышлял я, каждая собака может иметь машину и квартиру, но подобное судно остается чистым безумием. Мне страшно его хотелось, и, учитывая сумму, в которую я тогда оценивал свою душу, я вполне мог бы пойти на сделку — если бы, понятное дело, на носу и впрямь висела такая табличка.