Все три раза, когда Либби беременела, Джереми отказывался от вина и пива. Делал он это из чувства солидарности, красноречиво тем самым показывая, что они вдвоем вовлечены в процесс ожидания ребенка. Он придерживал ей волосы, когда иногда по утрам у Либби случались приступы тошноты. Он никогда не сетовал, если Либби в одиннадцать часов вечера вдруг просила ей купить мятное мороженое с шоколадной крошкой. Он всегда был рядом и всегда ее поддерживал. Был для нее защитой и опорой.

А теперь он защита и опора для Моники. И для их ребенка, который в скором времени родится.

Либби делала все, что только можно было придумать, лишь бы ее беременность прошла успешно. У нее были десятки списков, что ей можно делать, а чего нельзя, и она досконально следовала им день за днем. Она всячески противилась привычному стремлению составлять перечень возможных вариантов, что может случиться не так с ее ребенком. Она всецело настраивала себя на позитив.

Наконец Либби распрямила на диване спину и отложила телефон. Было уже почти пять часов, а она все же обещала Элайне заехать к ней в поместье. Либби до конца еще не поняла, почему Элайна так настойчиво пытается заарканить ее на это семейное сборище, однако перспектива провести вечер с посторонними людьми показалась ей куда более привлекательной, нежели киберслежка за Джереми.

Либби поднялась по лестнице. Двери в бывшую родительскую спальню и в отцовский кабинет она всегда держала закрытыми. Ей удобнее было представлять, будто она здесь всего на неделю и в любой момент может сесть в машину и уехать назад, к своей реальной жизни.

С тех пор как Либби вернулась сюда в начале января, она ни разу не заходила в отцовский кабинет. Отец авансом заплатил домработнице Лу Энн, чтобы та каждые две недели приходила прибираться в доме, и, судя по слабому лимонному запаху полироля, Лу Энн исправно наводила уборку во всем доме. А потому, открыв дверь в кабинет, Либби ничуть не удивилась, увидев идеально чистую, блестящую поверхность отцовского стола.

Ступив в кабинет, она не могла не обратить внимания на новенькую краску там на стенах.

– Пап, зачем же ты весь дом внутри покрасил? – спросила она в один из своих приходов к отцу в больницу, где он лежал последние восемь недель своей жизни. Тогда все время, свободное от фотосъемок и редактирования материала, она проводила подле него.

– Я дал себе обещание, что не оставлю тебе никакого беспорядка. Дом будет в отличном состоянии и готов к продаже, когда сама ты окажешься к этому готова.

– Папа, о продаже дома у нас и речи не идет.

Либби тогда в вопросе о болезни отца находилась в стадии отрицания. Ей уже не единожды довелось пережить это отрицание, а потому, когда оно снова шагнуло в ее жизнь, Либби печально встретила его, точно давнего друга.

– Мне бы хотелось, чтобы ты, его продав, взяла деньги и сделала для себя что-то замечательное.

– Что, например? Отправилась в дальний круиз? – При упоминании круиза ее мозг тут же машинально принялся составлять список новых опасений: «Блуждающие волны-убийцы. Пираты. Морская болезнь, изнуряющая и экипаж, и пассажиров»…

– Ты могла бы обустроить для себя фотостудию.

– Не нужна мне студия.

– Просто не надо сидеть, как прикованная, в этом доме, Либби. – Бледная его рука с неожиданной силой сжала ее пальцы. – Я хочу, чтобы ты двигалась по жизни дальше и была счастлива.

– Я счастлива.

Отец мотнул головой и ничего на это не ответил.

– Не тревожься, папа. Я всегда найду способ, как все наладить.

Несколько долгих мгновений он глядел на нее своими ясными глазами, блестящими от непрошеных слез.

– Я никогда не тревожился за тебя, малышка. Ты самая сильная из рода МакКензи.

Либби торопливо сбежала по лестнице, схватила с дивана мобильник и набрала номер Сьерры.

Та сняла трубку после третьего гудка:

– Да?

– Чем сейчас занимаешься?

В телефоне фоновым звуком послышалась льющаяся из-под крана вода.

– Мою миксерную чашу, чтобы испечь лимонный кекс.

Хорошо зная свою подругу, Либби спросила:

– И сколько ты уже их испекла?

– Пять.

Либби поднялась обратно в отцовский кабинет.

– И зачем тебе шестой? У тебя что, их заказали?

– Проверяю закон притяжения. Хочу, чтобы ко мне пришел мой будущий бизнес.

Либби оглядела выкрашенные в бледно-серый цвет стены с белым бордюром наверху.

– Что скажешь, если мы используем дом моего отца как залог для твоего кредита?

Вода литься перестала.

– Что? Ни в коем случае. Это твой дом.

– Это не мой дом, – возразила Либби. – Это папин дом.

– Ты можешь его продать и получить хорошие деньги.

– Ну да, а потом я предложу тебе взять эти деньги в долг, чтобы сделать капремонт под твою сэндвичную. Так почему бы сразу не пустить дом под залог? Тогда мне не придется нанимать агента по недвижимости.

В эфире надолго повисла тишина.

– Ты еще на связи? – спросила, не выдержав, Либби.

– Да.

– И?

– Если мы это сделаем… – я говорю «если»! – то я верну тебе все до последнего цента.

– С формальной точки зрения ты нисколько не будешь мне должна. Ты должна будешь только банку. И если только ты не нарушишь долговых обязательств, мы с тобой обе будем только в плюсе.

Она могла бы уже прикинуть несколько сценариев худшего развития событий: «Сэндвичная не принесет ни цента, и Сьерра не сможет выплатить кредит. Сэндвичная сгорит в пожаре. Сьерра сбежит с деньгами и подастся в Мексику с неким парнем по имени Мэнни…» Но Либби совершенно не настроена была сейчас продолжать этот список.

– Так это «да» или «нет»? – настойчиво спросила она.

– Это «да», – еле слышно отозвалась Сьерра.

– Ответь мне твердо.

– Ты уверена, что этого хочешь?

– Да.

– Серьезно?

– Договорись о встрече в банке. Насколько я знаю своего отца, документы о собственности у него должны быть в столе. Вечером приеду – их найду.

– Ладно. Тогда – да!

– Отлично. – Либби еще раз огляделась по сторонам и впервые порадовалась тому, что отец оставил ей этот дом.

– Тебе, помнится, сегодня вечером к Элайне. Я забыла, по какому поводу там снова вечеринка?

– Не могу точно сказать.

– Слушай, а не хочешь прихватить с собой лимонный кекс?

* * *

Было уже около шести вечера, когда Либби, свернув на территорию Вудмонта, по длинной, обсаженной деревьями дороге подъехала к главному дому. На переднем пассажирском сиденье, рядом с ней, ехал лимонный кекс номер три, который, по уверениям Сьерры, был самым удачным из шести.