Либби глотнула вина, пытаясь вспомнить, когда они вот так же с отцом весело и с удовольствием проводили вместе вечер. Для этого ей пришлось «отмотать» немало лет назад, к той поре, когда она еще не познакомилась с Джереми.

Помнится, они однажды взялись вдвоем разбирать хранящиеся на чердаке вещи. Отец наткнулся на коробку с детской одежкой Либби. Крохотные розовые, желтые и белые костюмчики, украшенные кружевами и рюшами. Нарядные платьица выглядели почти не тронутыми. А вот выцветшая бледно-розовая футболка с надписью «New York Jets», вся в застиранных пятнах сока, едва не заставила отца прослезиться.

– Когда тебе исполнилось два, ты чуть ли не все лето ее носила не снимая.

– А кто мог мне купить футболку с «New York Jets»?

– Трудно уже сказать, – ответил отец. – Помню только, что ты тогда почти все лето ковырялась в ней в земле.

Теперь, вспомнив про ту маленькую детскую футболочку, Либби вдруг задалась вопросом: а не из тех ли она, часом, немногих сувениров из прошлого, что бережно сложены по коробочкам в отцовском кабинете? И впервые с самого приезда в Блюстоун ей захотелось те коробочки открыть.

Сэйди

Сэйди еще раз посмотрела на уверенный и четкий почерк Джонни и подвинула письмо ближе к матери:

– Похоже, он готов биться не на шутку.

Дальше в письме рассказывалось, что некоторые из сослуживцев Джонни уже побывали в антигитлеровских воздушных рейдах над Британией. А еще он в открытую тревожился за Дэнни. Война на деле оказалась совсем не такой, как он себе это представлял.

Однако эту часть письма Сэйди не стала зачитывать маме. Джонни знал, что мать не умеет читать, и всецело положился на предусмотрительность сестры.

Мама придвинула письмо к себе и разгладила ладонями страницу, словно это прикосновение к чернилам из-под сыновней руки отчасти заменяло ей объятия.

– А он точно ничего там не сказал про Дэнни?

– Не, мам, о Дэнни тут ни слова.

В отличие от Джонни, который писал домой почти еженедельно, Дэнни с тех пор, как в 1938 году ушел в армию, прислал только одно письмо.

– Слов нет, как я скучаю по нашим мальчишкам. Как думаешь, скоро они вернутся домой? – Мать аккуратно согнула конверт и сунула в карман. Позднее он отправится на хранение в коробку из-под сигар, к другим письмам.

– Трудно сказать. Но надеюсь, что скоро.

Земля оставалась еще промерзшей после зимы и в ближайшие несколько недель явно оттаивать не собиралась. Обычно в эту пору они с матерью начинали понемногу возделывать свой огород.

Сэйди медленно потерла ладони.

– Ну, ты же слышала, что я читала. Он там даже беспокоится о том, как я поставила бражку для самогона.

– Беспокоится он потому, что ты вечно кладешь туда слишком много сахара.

Улыбнувшись этой общей у них с Джонни шутке, мать взяла один из его носков, который она сейчас заштопывала. Носку было уже по меньшей мере лет десять, и он явно был давно Джонни мал, но мать все равно продолжала заделывать на нем прореху, аккуратно протягивая над ней все новые и новые нити. Никогда еще штопка на носке для сына не выглядела у нее так идеально.

– А что госпожа Оливия рассказывает о Британии? – спросила мать. – Уж она-то должна знать, что там происходит.

– Она в основном вспоминает о цветниках. У ее родителей была при доме оранжерея.

В оранжерее той, впрочем, росли уже не только цветы, но и овощи. Пару дней назад, когда Сэйди возила госпожу Оливию в Шарлоттсвилль, та отправила родителям посылку, плотно заставленную консервированным молоком, чаем, мясными консервами и жестяными банками с галетами.

– Я слышала от мистера Салливана, что немцы по-прежнему бомбят Англию, – молвила мать.

– И конца тому пока не видно.

У матери тревожно нахмурился лоб.

– Там очень опасно находиться.

– Но Джонни же не будет возле Лондона.

– Откуда тебе знать?

– Потому что я справлялась об этом у госпожи Оливии, – соврала Сэйди. – Госпожа Оливия сказала, что он будет находиться в безопасном месте. К тому же он у нас крепкий орешек. Сколько раз он сбегал от шерифа и налоговых инспекторов! Ни один немец его не поймает!

Взгляд у матери немного смягчился.

– Да, таких быстроногих парней еще поискать. Помнишь, как мистера Брауна лошадь лягнула в голову? Так Джонни тогда за пять миль бегал за доктором. Спас мистеру Брауну жизнь.

– Да, помню. – С тех пор как Джонни уехал, мама рассказывала эту историю уже десятки раз.

Часы на стене отбили время, и Сэйди, подняв к ним глаза, сказала:

– Все, мне надо идти. Сегодня я вожу госпожу Оливию.

– Вы, девушки, уже всю округу, поди, объездили. Вы за последние пару месяцев столько раз катались в Шарлоттсвилль и в Линчбург, сколько я там не бывала за всю жизнь!

– Она чем дальше, тем неугомоннее. Ей, похоже, тяжело сидеть одной в большом доме. А доктор Картер все время или в приемной, или в больнице.

Мать открыла небольшую деревянную коробку из-под сигар и бережно положила весточку от Джонни поверх десятка других таких же писем.

– Какие у вас на сегодня планы? – спросила она Сэйди.

Девушка точно не знала, что именно намечено на этот день у госпожи Оливии, но ради успокоения матери сказала:

– Наверное, поедем заказывать еще цветы и апельсиновые деревца. Госпожа Оливия хочет посадить в оранжерее апельсины. Говорит, это будет полезно для ребенка.

– Для ребенка? Она что, снова в ожидании?

– Не скажу наверняка. Но она всегда на это надеется. – Сэйди натянула на плечи жакетку. Эта нарядная вещица досталась ей с плеча госпожи Оливии. Медного цвета, точно новенький пенни, она была красивее любой когда-либо имевшейся у Сэйди одежды. Жакетка сидела на девушке так, будто шилась специально для нее, материя была тонкой и мягкой. И близко не похоже было на поношенные, из грубой ткани рубахи, что переходили к Сэйди от Джонни и Дэнни.

Сэйди поцеловала мать в щеку:

– До вечера!

– Береги себя, детка.