волнения голосом. — Да разве я смогу мягкий хлеб спокойно есть… любиться с тобой, радоваться, а за плетнем, совсем близехонько от нас человека унижают, губят…

— Эх! Да стоит ли она, Марина эта самая, чтобы столько о ней говорить! — вырвалось у Баюкова. — Все-таки распутно она вела себя, было такое время.

— Да ведь не распутная она, нет! — прервала Липа. — С нелюбимым жила, с тобой-то. Легко ли?.. Человек она или нет? Имела право полюбить? Да, самое полное право… да! Не мотай головой, я верно говорю! Только вот темная она, неграмотная… не так она сделала, сама лишнюю кашу заварила! Я ей говорю: «Тебе бы сразу все Баюкову сказать, потребовать от него развода, а имущество пополам поделить».

— Вот уж как, ты против меня пошла… против моего двора…

— Вот, вот! — воскликнула Липа, и щеки ее запылали от гнева. — Опять двор!.. Даже ты, передовик, партийный человек, а и тебе двор душу мутит!

— Разлетелась-то как, батюшки!.. А на что нападаешь? Уж если на то пошло, давай обсудим, как говорится, на общем основании. Я тут тоже кое-что соображаю, — вдруг раззадорился Баюков.

— А! Желаешь прин-ци-пиаль-но вопрос поставить? — важно и в то же время задорно спросила Липа. — Нуну?

— Да, именно так! — продолжал Баюков. — Ты сообрази-ка, ведь трудовая собственность у нас не запрещена. Ага?.. Согласна?.. Так. И трудовой этой собственностью, скажем, я, крестьянин Степан Баюков, владею честно…

— Владей, пожалуйста!.. Только чтоб не она тобой владела! — отрезала Олимпиада. И, будто чувствуя, что сильно задела его, сказала еще резче: — Но вообще… я ненавижу эту… мужицкую душу!

Вдруг она топнула изо всей силы, а глаза заблестели злыми слезами.

— У-у, жадность эта деревенская, мужичья! Прежде я ее никогда не видала и не знала… И до чего я ее ненавижу — как стена человека обступила!.. Вот и тебя тоже…

— Ладно, — утомленно выдохнул Степан, — будет Олимпиада, хватит с меня… довольно уж, наслушался.

Глаза его потухли, губы сжались. Домовница даже пошатнулась — так ударило ее крепко жалостью к Степану. Но отступать уж было никак невозможно. «Поддамся сейчас — потом ничего не выйдет!»

И тут вмиг надумала она конец этому тяжелому разговору. Выдержав взгляд Степана, она дернула его за рукав.

— Баюков… Степа… слушай. Помнишь, ты мне рассказывал, как всегда хвалил тебя командир, тот самый, которого сам Ленин знал?

— Ну… помню.

— Помнишь, ты рассказывал, что тебя и за то бойцы уважали, что тебя боевой командир хвалил? Помнишь?

— Ну? И что же, что же? — спросил Баюков и посмотрел на нее сбоку, не зная, куда опять гнет эта удивительная деваха. А она допрашивала, сияя большими глазами.

— Ну а скажи, скажи… ты Ленина-то уважаешь? Любишь Ленина-то?

— Смешная… Чего же спрашивать об этом?.. Лучше людей еще не бывало на свете, как Ленин.

— Ну вот, вот… — заторопилась домовница, а глаза все сияли и уговаривали. — А если бы Ленин жив был? Пришел бы вот к тебе товарищ Ленин, да и посмотрел… Похвалил бы он тебя сейчас или нет? Как ты думаешь?

Она заглядывала ему в глаза, требовательно посмеиваясь.

— Похвалил бы тебя Ленин, сказал: «Пр-ра-виль-но, товарищ Баюков, набивай карман крепче…» Или совсем иначе бы сказал? Ну, как ты соображаешь об этом?

Степан шумно вздохнул, отводя глаза.

— Ох!.. Ну и хитра!

Сунул руки в карманы и, выходя из комнаты, застучал сапогами по лестнице, будто вовсе не желая видеть, какое сейчас у домовнииы лицо.

Ходил, посвистывал, ухмылялся.

— Ну и хитра-а!

Но внутри, как уже не однажды бывало в эти дни, будто что-то раздалось и беспокойные мысли тянуло куда-то, как лодку под ветром, с волны на волну.

А домовница, точно нарочно оставив его наедине с этими мыслями, занялась всякими мелкими делами: полила цветы на окнах, потом, раздув утюг, начала гладить сатиновые рубахи Степана и Кольши, — и все это она делала удивительно неслышно, красиво и ловко, что и на этот раз заметил про себя Баюков. Ее легкая фигурка в ярко-синем ситцевом платьице с белым горошком, русые подстриженные волосы, мягко лежащие вдоль чуть порозовевших щек, ее то чуть прищуренный, то озабоченно опущенный, то словно солнечный лучик, брошенный в его сторону, взгляд голубых глаз — все притягивало к себе Степана, и каждая его мысль неразлучно шла как бы рядом с Липой.

Она же, закончив все дела, наконец принесла плетеную в виде коробки корзинку с крышкой, где всегда держала вещи для чинки и штопки, и уселась на своем любимом месте, на верхней ступеньке крыльца, прислонясь плечом к стене. Краем глаза Степан увидел, что она штопала его старую рубаху. Выцветшая старая рубаха, словно только оттого, что лежала на коленях Липы, казалась ему легкой и светлой, как облачко. Сейчас эта забота Олимпиады о нем Баюкову особенно понравилась, даже растрогала. Он подумал: «Вот… шьет, будто простое дело, а тебе приятно… Да и что ни возьми на моем дворе, все хорошо, что Липой сделано, о чем она заботилась. Липа, Липушка, да ведь без тебя и двора своего и жизни своей я и представить себе не могу!» Нет, нет, он уже ни капельки не сердится на нее. Ему хочется сесть с ней рядом, прижаться к ней…

— Что же, иная дума дела стоит! — быстро сказала домовница, будто готовилась услышать эти слова, и подняла к Баюкову ласково усмехающийся взгляд голубых глаз, который он ожидал встретить.

— Может, что сделать для тебя нужно? — спросил Баюков, присаживаясь рядом и несмело касаясь ее плеча.

— Но в чем же ты можешь мне здесь помочь? — спросила она, посмотрев на Степана добрым, все понимающим взглядом, и кокетливо поиграла в воздухе иглой с белой ниткой.

— Впрочем, можешь помочь. В шкафчике книжка лежит, что ты в городе купил…

— Да, да… Максим Горький «Рассказы». Опять почитать тебе вслух?

— Почитай, я буду работать.

За ужином Липа заговорила ласково, но требовательно:

— Я прошу тебя, Степан Андреич, назначить день, когда поедешь на базар всякое добро продавать, чтобы Марине корову купить. Ну… когда это будет?

«Так и жмет!» — усмехнувшись про себя подумал он, но вслух сказал:

— Дай хоть передохнуть, подумать… Я вот военный человек, а и то, видишь, передышки запросил.

— Ну, ну… за Красную Армию не прячься! — лукаво погрозила Липа. — Хорошие дела, сам понимаешь, не квасят, а торопятся выполнить скорее!

— На этой же неделе срок определим, — обещал Степан. — С общественными делами надо это дело сообразовать — ведь о тракторе сейчас хлопочем. Согласна?

— Еще как согласна! — ответила Липа, просияв ему навстречу своими нежными глазами.