– Браво, – шепотом похвалил слепец.

Женечка встала и пошла по кругу, ладонью касаясь стены. Бесконечные ряды синих плиток убегали к далекому потолку. Наверное, они исчислялись тысячами, или даже десятками тысяч. Вожатая добралась до четвертой колонны, здесь остановилась, немного подумала и обернулась к Цесарио:

– Вы не могли бы меня подсадить?

Огромный горбун одной рукой поднял девушку вверх. Женька положила ладонь на нужный квадратик. Лазурное зеркальце ничем не отличалось от других, но Женька не сомневалась.

– Дайте мне… – она хотела попросить что-нибудь острое, но вовремя вспомнила про спицу, подаренную Привратником. Конечно же, это была никакая не спица, Женечка теперь ее как следует рассмотрела. Неизвестно, как называлась эта заточенная граненая игла с утяжеленным кончиком, но вряд ли с ее помощью связали хоть один носок. Зато разбить лазурное зеркальце – самое то.

Позолоченный мужик перестал смеяться.

– Нет, стой. Не надо, – охрипшим голосом попросила Наташа. – Я отдам, заберите все, только убирайтесь отсюда. Давитесь вы… Там наверху, в спальне ее папаши… в письменном столе… надо снять защитную руну. Дважды козерог, весы, дважды дева.

– Хонси, проверь, – скомандовала Привратник.

Великан умчался, и очень скоро вернулся с драной кожаной сумкой.

– Привратник, я говорила, я верила в нее, – почти беззвучно прошептала Ольга, высыпав на пол содержимое. – Чернильница здесь.

Женька мигом вспомнила сумку. И все, что внутри находилось. Хотя не держала в руках эти вещи больше года. Как странно, что совсем недавно смешные нелепые мелочи казались ей настолько важными. А теперь… как мусор, они валялись на полу, никому не нужные…

Стоп. Что-то в кучке барахла привлекло ее внимание. Блокнотик, пара музыкальних дисков, пара компьютерных игр, набор косметики, кошелек, фломастеры, зеркальце, баночка с самодельными сережками… Даже странно, что мачеха не вышвырнула все на помойку.

Что-то важное.

Что-то чертовски, невероятно важное. Помимо чернильницы, которой так радовалась Ольга. Еще немножко, еще минута – и Женька наверняка бы вспомнила, но проклятая мачеха ее отвлекла.

– Ты получила, что хотела? – оскалилась Наташа. – А теперь держи слово. Бери свои цацки, а меня оставь в покое.

Не слезая с горячей ладони Цесарио, Женька повернулась к связанной мачехе.

– А я тебе слова не давала.

И с размаху воткнула спицу в выбранный синий квадрат.

Ламии исчезли, попрятались, бросив убитых и стонущих раненых. Людей исчадия тьмы не особо боялись, но те, кто пришел к нам на выручку, очевидно, вселяли в них ужас.

– Стойте, не двигайтесь, – одними губами проговорил Дрэкул.

Длинная плоская ладья опускалась к краю террасы, две другие поднимались в вихрях голубого света. В руках у лодочника ничего не было, ни руля, ни весла, личина его скрывалась под складками темного дрожащего покрывала, а рост его вдвое превышал рост человека. Но не лодочник вызывал наибольший страх.

Перламутровое днище ладьи вблизи обернулось мелкой зеленоватой чешуей. Вдоль низких бортов, никогда не касавшихся воды, обозначились сложенные трехпалые лапы, по три с каждой стороны, а плоский нос все отчетливее напоминал морду нильского галечного червя. Известно, что черви эти дремлют в горячем иле, выставив наружу только глаза, но охотятся с завидной быстротой. Достигая к старости грозной величины, способны перекусить рыбачью лодку, и пообедать ей вместе с гребцами. Шкуру тварей не берет нож, а в императорском зверинце им на потеху швыряют убийц и фальшивомонетчиков.

– Они сожрут нас… – просипел Исайя. Храбрый книжник лежал на камне, не в силах подняться.

Первая ладья коснулась берега. Даже удивительно, но внутри червя имелись скамьи, пусть не слишком удобные, однако это действительно было средство для переправки людей. Или нелюдей.

– О боги, он заодно с челном, – прошептал кир Лев.

Лодочник не двинулся с места, он и не мог двинуться, угрюмая бесформенная фигура составляла единое целое с ладьей. Шершавая зеленая чешуя облегала корпус изнутри и снаружи, а на корме вздымалась, превращаясь в живую статую. Червь расправил лапы и втащил себя по грудь на край террасы. К нему словно вернулся вес, потерянный в полете. Хищная туша неловко топталась, проделывая в песке борозду, пасть распахнулась, явив двойной ряд зубов, каждый из которых мог стать гордостью нильских охотников.

– Покажите им руки, покажите, что мы сдаемся на ее милость! – кир Дрэкул скинул капюшон, выставил впереди себя пустые ладони. Глаз на затылке наставника ожил и медленно подмигнул. Третий глаз открывался на моей памяти очень редко, например, когда в мастерскую Дрэкула доставили пыльные тома, запечатанные перстнем самого Шломо, легендарного царя Иудеев. Какие кошмары таила каббала, я так и не узнал, Дрэкул запаял оба тома в свинцовый гроб и зарыл под клетками дворцовых мантикор.

Лодочник не стал мешать своей хищной половине в поисках еды. Неповоротливый червь проявил неожиданную прыть. Одного раненого нага он придавил лапой, другого, отползавшего в сторону, почти спасшегося, ловко выдернул из земли, и разорвал на части. Затем обратил окровавленную морду к моему отважному дяде, так и не бросившему оружие. Дядя Лев еле стоял на ногах, мне не хотелось бы предрекать исход новой битвы.

– Кир Лев, прошу тебя, покажи им руки, – попросил я.

Непросто мне было унизиться, не пристало наследнику фемы складывать оружие к ногам нечисти, но нынче следовало поступать именно так. Ибо прав мудрец, живому псу лучше, чем мертвому льву.

– Как прикажешь, эгемон, это твой путь, – склонился друнгарий.

Скрипучий смех лодочников вновь зазвучал у меня в голове. Еще две живые ладьи всплыли и причалили. Загребая бугристыми лапами песок, черви втаскивали на берег жирные тела. Бежать нам стало некуда, еще немного и три широкие пасти сомкнутся голодным хороводом. Я смотрел в лица перевозчиков, закрытые тканью, и не различал их дыхания. Возможно, у них не было никаких лиц, и никаких ртов, но вздрогнули мы одновременно, когда услышали голос.

Думать только о новой коже, вовремя вспомнил я. Думать о новых доспехах, о надежном панцире, дарующем неуязвимость…

Глаз на затылке Дрэкула сузился и распахнулся, точно у потревоженной змеи. Лодочник обращался к нам на арамейском. Благодаря настойчивости Исайи, язык гадальщиц и высоколобых фарисеев был мне отчасти знаком. Фразы рождались прямо в голове, втекали в уши не снаружи, а изнутри, это пугало не меньше, чем распахнутые пасти живых челнов.

– Теплые головастики, зачем вы здесь?

Доспехи, пролепетал я, новая крепкая кожа. Не помню, размыкал ли при этом губы, или только подумал. Кажется, я сказал что-то не так, червь напрягся, придвинулся еще ближе. Третья пара лап вскарабкалась на край скалы, тело монстра приподнялось, готовое к броску. Неожиданно, и очень вовремя я вспомнил слова весталок. Когда плеть целовалась с моей спиной, их старческие трели звучали невнятно, но теперь проступили у меня в памяти, словно молочная тайнопись на папирусах вестовых.