Зато зимой она испытывала поистине райское наслаждение, когда свернувшись клубком, грелась у него между ног, положа головку на огромный, как горбообразная плаха, живот.

Глазам Мокровой представилась знакомая до боли картина: Витек в грязной тельняшке «а-ля морская душа», между мутными окнами давно засохшая поздняя муха, на облупленном шифоньере хворый Васька, на потертом диване — доченькин лифчик — прошлогодний подарок мамы Витька.

Пока Маруська второпях собирала незапланированный ужин, Витек решил обработать тещу. Со всеми мерами предосторожности, разумеется. Теща — не Макарыч, может, и в глаз дать, невзирая на разность в комплекции.

Поэтому он сел за стол напротив нее и, как бы в раздумьи, стиснул татуированными кулаками по подбородок вросшую в туловище голову.

Теща долго как бы не обращала на него никакого внимания. Она, собственно говоря, пришла к Маруське. Но в конце-концов задумчивое сопение горячо нелюбимого ею зятька показалось ей неприличным.

— Ты че? — маломальски добрые слова подбирались с трудом. — Че затаился, как…

Воодушевленный внезапно возникшим интересом к его персоне, Витек не заставил себя ждать.

— А че? — посасывая жирные, как у сома, губы, мгновенно откликнулся он. — Я ниче! Я рад!

— То есть? — недоверчиво уставилась на него теща, прекрасно зная, что Витек может быть искренне рад только ее «светлому образу». — Чему это ты, к примеру, так рад?

И попыталась заглянуть в его татаро-монгольские глаза, от чего они окончательно сузились и превратились в два блестящих лезвия бритвы.

— Нууууууу… рад, к примеру, вашему приходу! Вы же теперя, шутка сказать, кто?!!

— Кто — кто? — на секунду замешкалась теща, как танк, подставив зятьку незащищенный броней бок. — Я…

— Вот именно — вы! — глаза Витька стали медленно расширяться от восторга. — Вы — жена генерального директора международной игровой ассоциации «Надежда-прим-2»! Вот кто!!!

Мадам Мокрова отмахнулась от него, как от дохлой мухи.

— Дурачина ты. простофиля! Облом деревенский! Белены объелся или че? Всему городу ведомо, кто генеральный директор «Надежды-прим»! Она же и его жена! — нервно похихикнула теща, обрадовавшись внезапно осенившему ее афоризму.

— Вот! Я же говорил, че какой-то подвох тут есть! — пудовая голова Витька стала медленно клониться к столешнице, пока не уперлась в нее лбом. — А то! Коробейникова — царствие ей небесное — бывший генеральный директор «Надежды-прим». А ваш мужинек — и ему то же самое! — генеральный директор «Надежды-прим-два»! И не бывший, а нынешний! Вы че это… до сих пор не в курсе? Не может быть!

— Я — жена генерального директора культурно-развлекательного центра «Родничок». И ты, дружок, это прекрасно знаешь! А вот кто такой ты, балбес ты этакий!

— Я?!!!!!!!! — наливаясь, как оголодавший лев, первобытным рыком, надвинулся на тещу зять. — Я — ваша жертва!!!

— Маруся! — только и успела крикнуть Мокрова, прежде чем Витек целиком покрыл ее набравшим громоподобную силу рычанием.

— Где мои бабки?! Две тыщи баксов! Где мои бабки?!!

Когда Маруся, напуганная несусветным ревом мужа, вбежала в комнату, ее мамаша уже пришла в себя и, как всегда в таких случаях по врожденной бабьей привычке брякнула первое, что пришло ей на ум.

— А мы вчера, дорогие мои родственнички, приобрели наш «Родничок». Да-да! На весь выигрыш, понимаешь. А че? Имеем право! Так что приезжайте, милки, на отдых: встретим, как самых дорогих гостей! С охереной скидкой! По-родственному, так сказать!

И уже на правах полновластной хозяйки этих и других мест небрежно приказала:

— Маруся! Ужинать!

Витек, как-то мгновенно присмиревший, утвердительно кивнул жене головой: мол, накорми маму.

И совсем уж ласково прочмокал:

— Так значит по-родственному? Ну-ну!

Следующие три дня телефон в квартире Мокровых, и в городе, и в «Родничке», завывал, как ночная милицейская сирена, то есть душераздирающе. Почтовый ящик был плотно забит письмами, открытками, записками на клочках газет, очень похожими на последние записки увозимых на казнь узников сталинских тюрем, и совсем уж неописуемыми предметами — точными копиями дикарских амулетов с острова Ява.

Поначалу Мокровы по привычке опорожняли почтовый ящик, потом перестали к нему подходить. А к вечеру третьего дня он был сожжен, сорван со стены и растоптан.

Вконец обескураженный свалившейся на его голову дурной славой господин Мокров, покорно снимал трубку телефона, молча выслушивал захлебывающиеся от восторга, обиды и ярости знакомые и совершенно чужие голоса, клал ее на место и шел к жене.

— Это какой-то кошмар, солнышко! — говорил он ей голосом снежного человека. — Все сошли с ума! И они хотят, чтобы я тоже сошел с ума! Потому что сумасшедшим тяжело жить с нормальными людьми. И я сойду с ума, будьте уверены! Мне кажется, солнышко, что я уже того… Потому что начинаю понимать этих психов. А это — верный признак того самого… Ты не заметила, наша фамилия все еще горит над площадью?

— Горит! — от удовольствия, как сибирская кошка прищурилась жена.

— Сволочи! — истерично взбрыкнулся Мокров. — Надо потребовать, чтобы погасили!

— Дурачина ты!.. — лицо супруги от негодования пошло пузырями. — Тоже мне, Неизвестный солдат! Вечный огонь ему погаси! Пускай горит! Пусть все знают, что мы, Мокровы, самые богатые люди в городе! С нами Бог!

— Дура! — мучительно скривился генеральный директор. — Как есть, дура! С нами черт! И эта бегущая огненная строка, как… — Мокров умолк что-то вспоминая и опасливо оглядываясь по сторонам, — как надпись на стене у этого… Как приговор! Как клеймо!

— Не смеши! — разухабисто прервала его жена. — Како клеймо? Почаще смотри телек! У них там, за бугром, за километр от виллы стоит столб с вывеской: «Частная собственность. Въезд воспрещен!» И никто не трясется от страха! А чтобы вот так — над всем городом, да как зигзаг молнии! Да забесплатно! Так это ж че ж? Мечта миллионера!!! А ты клеймо, клеймо!

Закусив указательный палец, генеральный директор «Родничка» замер в нерешительности. Слова супруги, а сособливо ее тон, действовали успокоительно. В самом деле, ну и че?! Частная собственность нынче в законе. А эти… родные и близкие, позвонят-позвонят и заткнутся. Еще и камушки принесут на его могилку — все как один!

Последняя мысль Мокрову показалась глупой. Причем тут могилка? Но именно она почему-то снова ввергла его в пучину сомнений и страхов.

— Знаешь че, — чувствуя зарождающуюся в желудке, как будто предсмертную, икоту промямлил он. — Убьют они нас! Давай им все отдадим! Нет денег — нет проблем!

— Че отдадим? — глаза супруги угрожающе пожелтели.

— Ну выигрыш этот отдадим! — уже облегчено затараторил Мокров.