здесь свой. Это мой пикап. Поль облегченно вздохнул, так как решил, что…

— Здесь нельзя находиться,— пролаял солдат.

— Но это мой пикап,— повторил Поль.

— Слушайте, мистер, мне все равно. Ваш он или вашей мамы. Здесь находиться нельзя. А теперь проваливайте!

Все это было так глупо. Поль понял, что спорить бесполезно, во всяком случае, с солдатом. Об этом он поговорит с майором. Должно быть, приказы извратили, пока они шли по цепочке. Иначе чем объяснить эту глупость, грубость, бессмысленные угрозы…

Чтобы пожаловаться майору по всей форме, надо было узнать имя солдата. Тут только Поля поразило, что на кармане его гимнастерки нет именного жетона.

— Я с вами спорить не буду, солдат,— сказал он.— Я ухожу. Но как ваша фамилия? Я уверен, что майор захочет это знать, когда я обо всем доложу.

— Он знает мою фамилию,— ответил солдат,— а теперь проваливай!

Спустя несколько минут Поль, еще красный от гнева и негодования, постучал в дверь Хоуп.

— Поль? —отозвалась она.

— Да.

— Входите, я на кухне.

Он открыл дверь и прошел через уютные комнаты дома тети и дяди Хоуп. Она сидела за столом в просторной современной кухне и ела сандвичи, запивая их кофе. Она улыбнулась ему. Поль попробовал улыбнуться в ответ, но получилась какая-то гримаса.

— В чем дело, Поль? — спросила она.

И он рассказал о пикапе, о встрече с солдатом и даже об отсутствии у него именного жетона и отказе назвать свою фамилию. Его гнев немножко утих, когда он кончил свой рассказ. Он понял, что ему не следовало так горячиться. Ведь он сюда пришел, чтобы ее подбодрить. А ведет себя так, что ей надо его успокаивать. Но, возможно, время вежливых успокоений прошло. Во всяком случае, ответ Хоуп подтвердил его худшие опасения. Она сама была обеспокоена.

— Что меня волнует,— сказала Хоуп, держа чашку с кофе около губ,— это то, что о нас никто ничего не знает.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Поль.

— Я включила телевизор после обеда, чтобы послушать новости. Можно было ожидать, что о таких событиях, как наши, обязательно сообщат, не так ли? Я хочу сказать: в программе местных новостей из Солт-Лейк-Сити. Они посвятили три минуты открытию пруда для катания на лодках в одном из парков города. А потом я слушала радио. Обычно они рассказывают о самых ничтожных происшествиях даже в крохотных городках. Но о Тарсусе ни единого слова. Вам это не кажется странным? — спросила она серьезно.

— Странным? Это просто страшно.

— Что мы можем сделать? — спросила она.

— Вы этот город знаете,— сказал он.— Я здесь всего несколько недель. Есть ли хоть какая-нибудь возможность покинуть город незамеченным?

— Дайте подумать,— сказала Хоуп.— Когда-то в детстве я здесь много бродила. Но с тех пор прошло десять лет. А если бы вам удалось уйти, что бы вы сделали?

— Я не знаю,— сказал Поль.— Полагаю, что попробовал бы добраться до телефона. Они не имели права так поступать — прийти сюда и просто нас закупорить. Ума не приложу, почему они это делают? И меня это не очень волнует. У них просто нет никакого права на это.

— Дорогу, я уверена, они заблокировали,— сказала Хоуп.— То есть если, как вы выразились, нас «закупорили». И я боюсь, что это правда. Единственный другой путь — идти через горы. Но подъем очень трудный, и до первого телефона — миль тридцать.— Она на секунду умолкла, и неожиданно ее лицо просветлело.

— Подождите,— сказала она.— Я знаю, здесь есть старые шахты, где когда-то добывали серебро. Одна из них —туннель. Он идет сквозь гору до другого склона. Если бы вы смогли незаметно войти туда со стороны Тарсуса… Они, по всей вероятности, не знают о выходе с другой стороны. Вы бы попали на дорогу, которая ведет к Туэле. Там можно поймать машину.

— Все это так глупо,— сказал он.

— Я понимаю. Но… Что еще остается делать?

— Не знаю,— ответил Поль.

— Хотите, я вам покажу, где вход в туннель? — спросила она.

— Не знаю. Может быть, майор Робертсон смажет нам все разъяснить?

— Может быть,— сказала Хоуп.— Тогда давайте подождем. И…

— Кого мы обманываем? Что может сказать майор?

— Я не знаю. Но какое-то объяснение должно быть?

— Объяснение должно быть,— сурово сказал Поль.— А оправдание?

— Нет,— сказала она,— оправдания этому нет.

— Почему бы нам… не прогуляться? — предложил Поль.— Прогулка всегда освежает голову.

— Хорошо.

Они переглянулись. Хоуп поставила пустую чашку на стол. Некоторое время они смотрели друг на друга, понимая, что первый шаг сделан.

15 ЧАСОВ 10 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Вход в туннель шахты был наполовину скрыт кустарником. Он находился ярдах в пятидесяти за развалившейся полусожженной церковью. Хоуп объяснила, что, когда женщины переселились в город, церковь была специально построена перед входом в шахту, чтобы охранять святость воскресного дня. Всякий, кто хотел работать в шахте в воскресенье, должен был идти крадучись мимо церкви, опасаясь религиозного пыла и праведного гнева священника старой закалки, жившего тогда в Тарсусе.

Пройти к входу в шахту оказалось легче, чем Поль ожидал, вернее, опасался. Еще в доме Хоуп он подумал, что безопаснее всего преодолеть расстояние в полмили до входа в шахту, осторожно пробираясь за домами и стараясь не попасть в поле зрения солдат. Однако Хоуп спокойно вышла из парадных дверей и направилась по главной улице. Поль нервничал, опасаясь третьего оклика часового и третьего доклада майору. Это могло кончиться тем, что их стали бы более строго охранять или даже наложили домашний арест. Ему казалось, что Хоуп действует слишком уж открыто. Но он недооценивал ее сообразительность. Когда они проходили мимо старой школы, где было расквартировано большинство солдат, она просто взяла его за руку. Держась за руки, как влюбленные, они миновали отдыхающих солдат так ловко и так незаметно, словно это трюк иллюзиониста.

Они спустились по ущелью, и за поворотом, когда их уже не было видно, Хоуп резко вырвала свою руку и прыгнула с дороги в высокую траву и мелкий кустарник, покрывающий все дно ущелья. Поль последовал за ней, тревожно озираясь. Но их никто не видел. А даже если бы и увидел, то нехитрая уловка, к которой прибегла Хоуп, чтобы обмануть солдат, объяснила бы и