На следующий день я освободилась около двух и сразу же поехала в Большой университет, где Руслан Тимофеевич Зиненко занимал должность декана кафедры медицинского факультета. Я надеялась, что начальство не сбегает с рабочего места слишком рано, так как из-за пробок добралась до места только в начале четвертого. Медицинский факультет появился в университете совсем недавно. Не скрою, преподаватели давно известных медвузов города упоминают о нем с некоторой долей снисходительности, считая, что медициной можно заниматься только в специализированных учебных заведениях. Лично я не берусь судить об этом, ведь многое зависит от хорошей материальной базы и преподавательского состава. Как с первым, так и со вторым, насколько я знаю, у факультета проблем нет, и, полагаю, во многом это заслуга именно декана Зиненко.

Я приготовилась к долгим поискам ученого, а то и к тому, что его вообще не окажется на месте, но, к моему удивлению, Зиненко находился именно там, где ему и положено, – в деканате, в собственном кабинете. Высокий, очень худой и жилистый мужчина в хорошем костюме, лет под пятьдесят поднялся мне навстречу. Когда я объяснила ему цель своего прихода, он неподдельно огорчился.

– Надо же, Прасковья Федоровна... – покачал он головой. – Кто бы мог подумать! Теперь я буду чувствовать себя виноватым, что не позвонил, не спросил, как дела. А когда похороны?

– Вы хотели бы прийти?

– Разумеется! – воскликнул Зиненко. – Раз уж нам больше не довелось увидеться при ее жизни, то хотя бы попрощаться с ней по-человечески я могу. Кстати, а на какие средства ее хоронят? Насколько я помню, Прасковья Федоровна была одинока?

– Собственно, – ответила я, – отчасти поэтому я и занялась поисками ее бывших коллег. Если не найдется никого, кто согласился бы взять на себя расходы по похоронам...

– Ни слова больше! – взмахнул рукой декан. – Господи, да неужели же я не сделаю для нее такой малости? В каком морге она находится?

Я ответила. Зиненко снял трубку телефона и нажал на кнопку внутренней связи.

– Маша, зайди ко мне минут через двадцать – нужно кое-что уладить.

Вот так иногда считаешь людей равнодушными, не желающими принимать на себя ответственность, но оказывается, что у них просто нет информации. Говорят, что настоящий друг не спрашивает, чем тебе помочь, он сам обо всем догадывается, приходит и оказывает посильную помощь. Это – идеал дружбы, и он в наши дни встречается настолько редко, что, пожалуй, обольщаться не стоит. Кроме того, ведь Зиненко вовсе не приходился Арамейченко другом и все же предложил заняться похоронами – это даже больше того, что я могла бы ожидать.

Положив трубку на базу, декан повернулся ко мне.

– Хорошо, что находятся люди вроде вас – неравнодушные к чужому горю, – сказал он. – Вы могли бы и не делать этого, ведь, насколько я понимаю, Прасковья Федоровна даже не являлась вашей пациенткой?

– Строго говоря, она была пациенткой моего мужа, – кивнула я. – Тем не менее я считаю, что нужно помогать тем, кто оказался в безвыходном положении.

– Это очень правильная позиция, – кивнул Зиненко. – В наши дни мало найдется людей, делающих что-то без выгоды для себя.

– На самом деле у меня была своя корысть, – призналась я.

– В самом деле? Какая же?

– Мне нужна информация.

– О Прасковье Федоровне?

– О ней и о Борисе Немове.

– А-а. Ну, тогда, пожалуй, нам потребуется кофе. Или чего покрепче?

– Нет, спасибо, кофе достаточно.

Декан снова позвонил секретарше.

– Что именно вас интересует? – спросил он, откидываясь на спинку стула. – Их роман или их исследования?

– И то и другое, если можно, – попросила я.

– Ну почему же нельзя? – развел руками Зиненко. – Теперь, когда оба действующих лица мертвы... Это, надо сказать, были очень бурные отношения – и очень романтичные в то же время. Они развивались на моих глазах, и, признаюсь, я не встречал людей, так привязанных друг к другу, как Борис Геннадьевич и Прасковья Федоровна. Он, видите ли, был женат, а тогда к таким вещам относились не так, как теперь. И тем не менее на этот роман все смотрели сквозь пальцы. Во-первых, они очень старались соблюдать приличия, а во-вторых... Вам известно об участии спецслужб в его исследованиях?

– Да, мне намекнула на это Ольга Самуиловна.

– Ропшина? У нее самой, кстати, тоже имелась склонность к профессору Немову, – усмехнулся декан.

Вошла секретарша, неся на подносе две чашки кофе, сахарницу и сливочник. Пока она расставляла все это на столе, Зиненко продолжал:

– Прасковья Федоровна, скажем так, перебежала ей дорогу. Борис Геннадьевич был мужчиной представительным, даже, пожалуй, красивым. Кроме того, он обладал светлой головой, да и некий ореол таинственности делал его невероятно привлекательным для женщин.

– Ореол таинственности? – переспросила я. – Почему?

– То, чем он занимался, в то время находилось за пределами воображения среднестатистического обывателя.

– И что же это такое?

– Генетика, если помните, долгое время была в нашей стране в загоне. Тем не менее «наверху» тоже сидели люди неглупые, понимающие, что эта область науки, которой за границей уделяется более пристальное внимание, не должна остаться неизученной. Признаюсь, из-за обстановки секретности мы сами частенько не знали, что именно делаем: каждый выполнял строго определенную часть задания, но для чего и какой будет результат, когда все сведения сведут воедино, мы порой даже не догадывались. Тогда, в ранней юности, нам казалось достаточным уже то, что мы работаем бок о бок с известным ученым, чье имя имеет большой вес в научном мире. Но именно поэтому его и травили все, кому не лень.

– Неужели? По партийной линии, что ли?

– Ну, облекалось все именно в эту форму, но на самом деле, думаю, делалось из элементарной зависти. Борис Геннадьевич получил собственную лабораторию в сорок лет – мальчиком, в сущности – по научным меркам, финансирование, и ему – о ужас! – разрешали ездить на научные конференции за границу. Правда, рядом всегда находился человек из известной организации, зорко следящий за тем, чтобы профессор не метнулся куда, в сторону капитализма. Однако, я полагаю, у Немова такого поначалу и в мыслях не было. Он относился к той категории ученых мужей, которым очень мало нужно для жизни – лишь бы позволяли спокойно работать. Сейчас таких людей все меньше, а уж среди молодежи они вообще не встречаются! Это уж потом, когда он стал получать заманчивые предложения... Но это вам, наверное, неинтересно.

– И все же, чем конкретно занимался Борис Немов в последнее время?

– Вы имеете в виду перед своей гибелью?

– Гибелью? – изумленно спросила я. – Но Ропшина ни словом не упомянула...

– Естественно, нет! Это темная история, знаете ли.