– Тебе тоже надо преподавать, Шилов, – сказала я с уважением. – Ты здорово умеешь объяснять – даже то, в чем ты не являешься специалистом!

– Это-то как раз объяснять даже легче: прежде чем рассказывать кому-то о предмете, в котором не разбираешься, приходится самому переварить информацию, и она, таким образом, становится более понятной другим. Слышала бы ты меня на конференциях по ортопедии – никто не разберется без специализированного словаря!

– А как насчет животных? – спросила я. – Почему метод клонирования применяется к растениям в течение тысячелетий, а овечку Долли вырастили совсем недавно?

– Ну, насколько я в курсе, тут дело в клеточном различии животных и растительных организмов. Клетки животных, дифференцируясь, лишаются способности реализовывать генетическую информацию, и в этом – одно из существенных их отличий от клеток растений. Именно оно является главным препятствием для клонирования позвоночных. Еще я знаю, что первые опыты в этой области проводились на амфибиях где-то в пятидесятых годах прошлого века. А в семидесятых попробовали культивировать in vitro, то бишь вне организма, в питательной среде, клетки почки, легкого и кожи взрослых животных. Между прочим, эксперименты с амфибиями оказались не слишком удачными, и ученым так и не удалось достоверно подтвердить результаты экспериментов.

– А как насчет клонирования человека? – спросила я. – Что тебе известно об этом?

– Главным образом лишь то, что касается морального аспекта. Во всех развитых странах считается, что клонирование человека является неэтичным. Кстати, еще пять-шесть лет назад это вообще считалось невозможным. А этот твой знакомый профессор – он что, реально занимался такими вещами? И это было...

– Больше тридцати лет назад, – кивнула я.

– И были положительные результаты?

Я пожала плечами.

– Если и были, то мне об этом неизвестно. Эксперименты велись в обстановке секретности, и КГБ неусыпно бдел, чтобы сведения, не дай бог, не просочились наружу.

– Если этот вопрос так для тебя важен, – сказал Олег, – то нужно поговорить с действительно знающими людьми, а я, сама понимаешь, дилетант в этой области. А теперь давай-ка есть, а то у меня живот подвело от голода: зачем тебе злой и худой мужчина в доме?

* * *

Я обрадовалась, когда Лицкявичус предложил вместе поехать в «Шаг в будущее». Когда Вика сообщила мне об этом, я выразила удивление, но девушка, смеясь, заметила:

– Знаете, Агния, мне порой кажется, что Андрей Эдуардович любит брать вас с собой, так сказать, для отвода глаз: «клиент» видит привлекательную даму, не вызывающую ни малейших подозрений, и теряет бдительность. Тогда-то Андрей Эдуардович и нападает на него исподтишка!

Не скажу, что слова Вики польстили мне: хотелось думать, что Лицкявичус все же ценит мои качества как специалиста, а не просто пользуется моими внешними данными для пользы дела! Вика рассказала, что Леонид проверил все ДНК родителей и детей, попавших в наше поле зрения, и пришел к ужасающе невероятному выводу: как и в случае Владика, гены остальных девяти детей не имели ничего общего с родительскими! С этими результатами уже можно было идти к Немову. Я не забыла слов, сказанных деканом Зиненко в адрес этого человека. Конечно, можно списать все на элементарную зависть, ведь Немову удалось то, что удается лишь немногим, – поставить врачебную науку на деловую основу и извлекать из нее большую материальную выгоду. Тем не менее что-то мешало мне поверить в то, что Зиненко завидует более молодому коллеге. В его словах звучало скорее презрение, нежели пустое злопыхательство. Кроме того, с точки зрения научного мира имя Зиненко уж всяко значило больше, чем имя, пусть и успешного, но вполне заурядного директора клиники.

– У этого Немова прекрасное прикрытие, – заметил Лицкявичус по дороге в «Шаг». – Спонсоры не только богатые, но и именитые: мне пришлось здорово поднапрячься, чтобы получить их имена, так как они являются закрытой информацией. Но именно поэтому эффекта неожиданности не получится, и теперь Немов в курсе, что мы едем к нему, и знает, по какому поводу.

– Думаете, он подготовился?

– Можно предвидеть.

– Но как это ему удастся? – удивилась я. – У нас десяток случаев подмены генетического материала – простой халатностью такого не объяснишь!

– Посмотрим.

«Шаг в будущее» впечатлял как своими размерами, так и внутренней отделкой. Отдельно стоящий старинный трехэтажный особняк в центре города был заново отреставрирован. Вокруг располагался небольшой парк. Деревья стояли почти голые, но кое-где все еще виднелись желтые и красные листья, ожидающие сильного порыва ветра, чтобы облететь на чисто выметенные дорожки. Повсюду красивые чугунные скамейки, а по аллеям прогуливались парочки – в основном женщины с большими животами в сопровождении своих супругов. Все без исключения выглядели счастливыми, и я подумала, что такая картина сама по себе явилась бы прекрасной рекламой для клиники Немова.

Внутри все выглядело очень современно, чего никак нельзя было ожидать, судя по внешнему виду особняка. Везде мраморные полы, мягкая мебель, плазменные панели на ослепительно-белых стенах, красивые светильники и аквариумы с разноцветными рыбками. Когда мы входили в приемную Немова, часы в холле пробили ровно четыре часа, и он сам вышел нам навстречу. Увидев этого человека, я сразу же вспомнила слова Зиненко о старшем Немове. Он упомянул, что профессор был красивым, представительным мужчиной, и совершенно то же самое я могла бы сказать о его сыне – выше среднего роста, худощавый и подтянутый брюнет с живым взглядом темных, блестящих глаз, он встретил нас без улыбки. Я подумала, что это хорошо: лучезарная улыбка выглядела бы натянутой при данных обстоятельствах и заставила бы меня заподозрить Немова в неискренности и желании ввести нас в заблуждение. Оказавшись в кабинете, я заметила огромное количество дипломов и сертификатов, которыми были увешаны все стены. Кроме того, здесь присутствовали фотографии самого Немова и его сотрудников в окружении довольно известных политических и медийных личностей. Все в этом кабинете кричало о благополучии и процветании.

– Не стану скрывать, – начал Немов, предложив нам присесть, – что я в курсе проблемы, из-за которой ОМР заинтересовался деятельностью моего скромного учреждения.

Слово «скромное» прозвучало в данной обстановке совершенно неестественно, и я заметила, как скривился Лицкявичус.

– Тогда вы понимаете, что между вами и самым громким скандалом последнего десятилетия стоим только мы, – холодно сказал он в ответ на заявление Немова.

Директор клиники на мгновение изменился в лице, но тут же взял себя в руки и вернул на него выражение сдержанной доброжелательности. Он не произнес ни слова, предоставляя говорить нам, – довольно умно с его стороны.

– Как вы объясните тот факт, что несколько семей получили в вашей клинике неизвестный генетический материал вместо яйцеклетки матери, оплодотворенной спермой отца? – задал первый вопрос Лицкявичус.