мной. «Этот человек на стене — Харанатх Тхакур, гуру нашей семьи, — продолжал Вимала-нанда. — Мой отец столько лет концентрировался на его образе, что стал даже физически похожим на него. Это практическая демонстрация Кита Бхрамари Ньяйи, закона гусеницы и бабочки: на чем ты концентрируешься, тем ты в конце концов и станешь.

Но есть и другая причина, — задумчиво продолжал Вималананда. — В 1927 году мой отец заболел менингитом и умер. Да, он умер, я могу показать тебе свидетельство о смерти, подписанное тремя разными врачами. Мы немедленно получили послание от Харанатха: «Не убирайте тело в течение двенадцати часов после смерти». Все наши родственники говорили: «Не будьте глупыми. Он мертв, давайте его кремируем». Но вера моей матери в своего гуру была безгранична, и она оставалась непреклонной. Через шесть часов труп сел. И после этого прожил еще пятьдесят один год.

Через несколько дней мой отец получил письмо от Харанатха, которое гласило: «Сын мой, ты проживешь долгую жизнь, но ты больше никогда не увидишь своего Харанатха. Заботься о моем мальчике» (он имел в виду меня, мне тогда было одиннадцать лет). К письму была приложена сопроводительная записка от сына Харанатха, в которой говорилось, что в такой-то и такой-то день, в такое-то и такое-то время его отец уснул у себя в саду, успев сказать перед этим, что он чувствует, что моему отцу нужна помощь. Харанатх так и не проснулся от того сна. И время, когда он уснул, в точности совпало с моментом возвращения к жизни моего отца.

После этого мой отец полностью изменился. Хотя его и до того не очень-то интересовал бизнес, после этого случая он и вовсе потерял к нему интерес и проводил свое время, выполняя джапу или обсуждая духовные вопросы с моей матерью. Я думаю, существует какая-то связь между его возвращением к жизни и смертью его гуру».

Вималананда сделал еще несколько замечаний относительно трупа отца: вокруг тела не было видно ни единой мухи, а аскетический образ жизни сделал само тело почти таким же легким, как у ребенка. И то, и другое он приписывал чистоте старика.

На Банганга смашане Вималананда настоял на том, чтобы самому соорудить погребальный костер: «Я всегда делаю костры для похорон членов моей семьи. Это моя работа; смашан — мой дом. Думаю, я знаю лучше других, как это делается». После того, как костер был зажжен, Вималананда подозвал меня к себе, и мы совершили подношение очищенного сливочного масла в огонь, как будто мы совершали поклонение жертвенному огню: так не принято делать в традиционном ритуале. Никто не посмел остановить нас, хотя в толпе присутствующих наступило видимое волнение, вызванное возмущением по поводу того, что сын открыто производит ритуал поклонения огню на погребальном костре своего отца.

Позже, когда мы сидели и спокойно курили, наблюдая за горением костра, я напомнил Вималананде об этом эпизоде. Он громко засмеялся и сказал: «Что моя семья знает обо мне? Я никогда не уклонялся от выполнения того, что, как я чувствовал, мне нужно было делать. Я не знаю, почему так, но я бы сделал практически все для того, чтобы набраться опыта. Я сделаю что-то один-два раза, чтобы знать, что я могу делать это хорошо, а затем бросаю это занятие, чтобы оно не стало привычкой. Агхора же — это моя жизнь. Я всегда жил на смашане и как агхори я не могу позволить себе делать различие между погребальным костром моей матери или моего отца и погребальным костром кого-то другого. Как можно? Нет, садхана — это садхана, как бы вы ни смотрели на нее. Чтобы стать агхори, вы должны быть готовы забыть все.

У меня была та же мысль на похоронах моей матери. Я спросил своих друзей: «Может, мне выполнять здесь садхану? Это принесет нам большую материальную пользу». Но они отвергли мое предложение».

Он замолчал. В течение двух часов наша беседа то утихала, то возобновлялась. Кроме человеческих голосов тишину смашана нарушали лишь шепот затухающего погребального костра, хриплое карканье нескольких пурпурных и черных ворон, а также шум разбивающихся о подпорную стену океанических волн. Наконец Вималананда весело сказал: «Пойдем посмотрим, превратился ли уже старик в пепел». В кучке пепла мы смогли найти лишь пару костяных осколков. Собрав несколько из них для проведения использования в ритуалах, мы вернулись к машине и поехали домой. Вималананда, широко улыбаясь, сказал мне: «Сегодня мы будем праздновать канун Нового года с шампанским! Я чувствую, что у меня есть причина праздновать. Мой отец достиг успеха в своей садхане и умер прекрасной смертью. В то время, как мы входим в новый год, он входит в новую жизнь, жизнь, которую те из нас, кто живет на смашане, знают очень, очень хорошо».

ГЛАВА 5

НАСТАВНИКИ

Природа очень добра ко мне. Как говорил мой друг Фарам, Природа косит на меня глазом. И все из-за моих наставников. Все мои учителя были очень хорошими. Это все, что я могу сказать: мои учителя были очень хорошими. Может, это правда, что мне было предназначено Природой достичь успеха во всех моих садханах, — и мои наставники подталкивали меня и заставляли добиваться успеха. Они были очень хорошими.

Три моих наставника

Я встретил своего Старшего Гуру Махараджа после того, как я покинул Бенарес, где выполнял садхану Махакалы на Маникарника Гхате. Я прослышал, что в Гирнаре (гора на полуострове Саураштра в штате Гуджарат) до сих пор обитает великий Даттатрея (бессмертный аскет) и что если ты прилагаешь достаточно усилий и если тебе предназначено это судьбой, ты можешь встретиться с ним. Мне нужно было отправиться туда и выяснить, правда ли это.

Деви Тринити Даттатрея

Я отправился в Джанагад на поезде, и когда я прибыл к подножью горы, я решил остановиться в доме для гостей местного губернатора. В то время Гирнар находился в подчинении губернатора Джанагада. Днем я уходил в гору, а в гостиницу возвращался, чтобы поесть и отдохнуть. Я привык к этой роскоши; в конце концов, я был сыном миллиардера.

Затем я решил, что мне нужно перебраться на саму гору: ведь я приехал в Гирнар не в отпуск, а для выполнения садханы. Я нашел старый заброшенный шиваитский храм и поселился в нем. Он был расположен таким образом, что если я сидел у входа, ни одно животное не могло подойти