изогнутые приспособления, от которых вниз спускались глиняные трубы, скрываясь в полу. Такие трубы я видела в нашем саду. Отец гордился этими новомодными устройствами для полива растений. И даже сам демонстрировал, как они работают, гостям. Ну как демонстрировал? Делал отмашку рукой, садовник убирал заслонку у больших бочек, и вода текла по трубам в специальные канавки, прокопанные сеткой по всему саду. Здесь же ничего не текло, пока Алита не повернула какие-то пластинки у двух серебряных штуковин прямо над ванной. И вода потекла вниз.

— И горячая и холодная, — с детским восторгом заявила она.

А я перевела взгляд на Роу и увидела, что он откровенно потешается надо мной. Я смутилась и покраснела. Так глупо: всю жизнь считать чампов дикарями. Представляю, как они посмеивались над нашими достижениями. И ведь никто не рассказывал, даже торговцы. Хотя быть может никто из них не видел.

Роу тут же подтвердил моё предположение.

— Таких всего пять, у нас и у отца, — он помрачнел. — Там, где он жил. Сейчас его башня и ещё одна стоят пустыми.

— А что с ним…, — я хотела спросить, что случилось с его отцом. Все знали, что он умер неожиданно и молодым.

— Потом, — оборвал Роу. — Я жду.

И он вышел. Зря я задала этот вопрос, похоже, эта потеря для него до сих пор болезненна.

Но причина его мрачности оказалась в другом.

*****

Ароматный пар поднимался над белоснежной ванной. Алита помогла мне раздеться, расплела волосы, и я с головой погрузилась в тёплую воду. Блаженство.

Я поёрзала попой по гладкой поверхности. Просто божественно. Как ни шлифовали внутренние стенки в наших ванных, шероховатости оставались. Чугун есть чугун. Почему-то никому не приходило в голову покрыть ванны эмалью. Хотя, скорее всего это не совсем та эмаль, которая в украшениях. И видимо секрет охраняется строго. Интересно, здесь используется магия?

Ох, уж эти чампы. Ну кому могло прийти в голову, что те, кого мы считали дикарями, понимают в роскоши больше, чем вся аристократия Хорнии.

Очень хотелось понежиться в такой необычной ванной как можно дольше. Но, Роу ждёт. И я с сожалением дала Алите команду ускориться.

Уж не знаю, чего я ожидала от нашего первого ужина вдвоём, но только пришла к выводу, что зря я так спешила. За едой Роу не проронил ни слова, и мрачность осталась при нём. Заговорил он только, когда поднялся из-за стола, да и то не со мной.

— Лита, переночуешь здесь. Из покоев не выходить, я поставлю купол.

И он направился к двери. Но в последний момент всё-таки обернулся. Скрыть разочарование и обиду я не успела, хоть и попыталась принять равнодушный вид. И Роу сделал несколько шагов ко мне.

— Прости, я должен разобраться с тем, что произошло, — он не смотрел мне в лицо, стоял напряжённый, со сжатыми кулаками. — Я был чересчур самоуверен насчёт твоей безопасности. Уснуть я всё равно не смогу, пока не найду того, кто протащил в комнату ту дрянь. Ну а рядом с тобой и подавно, — на последней фразе он невесело усмехнулся. — Но под куполом я действительно могу тебя оставить, хотя бы до утра. Я поставлю силу огня на защиту. Если через барьер земли может пройти человек пять: братья, которых сейчас нет в крепости, и шаманы, то снять купол огня сможет только моя мать. А ей и в голову не придёт ходить по ночам.

— А купол только от тех, кто захочет войти? Или мы тоже не можем выйти?

Кажется, я его разозлила. Во всяком случае его ответный рык был далек от обычного нежно-заботливого тона.

— Даже не думай об этом. Барьер непроницаем с двух сторон. Да и куда ты собралась ночью? — теперь он смотрел мне в глаза.

— Я просто спросила. Вдруг ты задержишься.

Роу возвел глаза к потолку, лицо его приняло мученическое выражение:

— Лита, — рявкнул он.

— Да, господин, — испуганно откликнулась камеристка.

— Проследи за тем, чтобы твоя чрезмерно любознательная госпожа даже близко к дверям не подходила. И сама не лезь, если не хочешь сгореть.

— Да, господин, — преданно глядя снизу вверх на Роу повторила эта изменница.

И когда он успел так её вышколить? Или это в женской природе так подчиняться мужчинам? Ну со мной такое не пройдёт. И я с вызовом вскинула голову.

Роу почувствовал перемену в моём настроении и улыбнулся впервые за вечер. Двигался он быстро. Я моргнуть не успела, как одна его рука уже легла мне на талию, а вторая потянула вверх подбородок, подушечка большого пальца прошлась по моим губам. Вот только я впервые не растаяла от его прикосновения, продолжая с вызовом смотреть ему в глаза.

— И откуда столько упрямства в хорошо воспитанной принцессе?

Я вспыхнула и зашипела не хуже випры:

— А с чего ты взял, что принцесс учат рабской покорности? — и я мотнула головой, пытаясь высвободиться.

Ага-ага, из железных тисков было бы проще. Роу просто запечатал мой рот жёстким поцелуем. Даже поцелуем это назвать было сложно. Меня просто поставили на место, заявив на меня права. И я не удержалась, цапнула его за губу. Роу разорвал поцелуй, глядя на меня с интересом. Даже голову чуть склонил на бок, изучая неведомую зверушку. А затем слизнул кровь с губы и снова улыбнулся:

— А ты мне и такой нравишься, мы ещё поборемся, жена.

Обе его руки оказались на моей попе, несильно, но по-хозяйски сжали её, игнорируя мой возмущённый рык. А потом он отпустил меня, и бросив через плечо: — Утром увидимся, заноза, — быстро вышел.

Внутри у меня всё кипело. Как-то иначе я представляла себе отношения в семье, без слов вроде «занозы», приличествующих скорее простолюдинам. Хам и дикарь.

— Какой же он у вас страстный, — раздался рядом мечтательный голос.

Ханг подери, совсем забыла про Алиту.

Ну да, вот и доказательство. Моя камеристка стоит, заломив руки в восхищённом жесте. Именно о такой страсти поди и мечтают все простолюдины. Но я же всё-таки принцесса, разве со мной такое поведение позволительно?

Я облизала губы, слегка припухшие после столь жёсткого обращения, и почувствовала вкус крови. Ох, кажется, я его чересчур сильно укусила. Но тут же подавила в себе чувство сожаления. Ага, сейчас. Заслужил. Если в самом начале дать слабину, я так и буду игрушкой в его руках, куклой для забав. Мужчине надо сразу давать понять, что позволительно, а что нет. Так учила нас мать Алексы. А ведь отец всегда относился к ней уважительно, никогда голоса не повысил. Всегда ровно