Пришла поздняя осень с ее сумеречными цветами и длинными вечерами. Благодаря радиоприемникам наших друзей мы знали, что происходит в мире. В Вогезских горах в Эльзасе наступление союзников на Германию было остановлено. Для нас, казалось, жизнь тоже остановилась. У нее был вкус морских туманов и запах дельфиньего жира, грибов и сосновых шишек, горящих в очаге. Наша старая печка отдала богу душу, и мы открыли камин, который теперь служил и для отопления, и для освещения столовой. Иногда мы пекли в нем картошку в горячей золе.

После вечерних новостей полковник Мерль приходил к нам посидеть у огня. Он рассказывал о временах своей молодости, до Первой мировой войны. Читать долго при слабом свете масляной лампы было трудно, а истории, которые рассказывали полковник или бабушка (о школьных годах, проведенных в Одессе), были похожи на сказку. Когда-то во всей Европе был мир. Быть может, те времена вернутся, и война станет для нас всего лишь дурным воспоминанием.

13 декабря у отца закончились очередные две недели работы на немцев. Чтобы отпраздновать следующие две недели свободы, они с Андреем Калитой пошли за грибами в Боярдвилльский лес. Отец возвратился на закате с двумя ивовыми корзинами, полными деликатесов – грибов Lactarius deliciosus, рыжиков, – мы их особенно любили, так как их можно было засолить и хранить целый год.

Отец вернулся один – Андрей Калита решил остаться в Ла-Бре. Там жил винодел, который производил красное вино из темно-синего винограда сорта “Отелло”, хорошо известное на всем острове. Андрей хотел попробовать, что получилось из урожая 1944 года. Вечер в доме Ардебер мы провели за чисткой грибов при слабом свете лампы, горевшей на дельфиньем жиру.

В ту же ночь за отцом пришли пятеро солдат, вооруженных винтовками со штыками. Когда я вышла из гостиной, где спала, его уже не было, но в столовой еще стоял запах кожи и машинного масла. Я не слышала ни стука в кухонную дверь, ни криков. Солдаты окликнули его из сада и сказали, что он арестован. Одеваясь и одновременно пытаясь утешить маму, он рассказал, что прямо перед тем, как его разбудили, ему снился сон, будто он чинит подошву своего сапога – в эти годы на Олероне он всегда что-то чинил – и он проснулся ровно в тот момент, когда стук его молотка, который он слышал во сне, превратился в стук в дверь на первом этаже.

Я посмотрела в пустой сад. Мне до сих пор помнится юкка, похожая на привидение в предрассветной темноте, ее острые, как ножи, листья, устремленные в небо, – и страх, охвативший меня и маму, хотя мы и пытались его подавить. Саша вел себя храбро и в тот день, и в последующие. Он проснулся, когда отец одевался. Папа поцеловал его и пообещал, что скоро вернется.

Тем утром, 14 декабря, к нам забежала перепуганная мадам Калита. Она была в ужасе – кроме моего отца, в деревне арестовали еще четверых – Андрея Калиту, Фуко, секретаря мэрии Дюпе и учителя Гийонне. Затем улицы обошел деревенский глашатай: отныне никому не разрешается покидать Сен-Дени без разрешения комендатуры. Женщинам и детям предписано оставаться дома, всем мужчинам – немедленно явиться в мэрию.

Через несколько минут испуганные мужчины потянулись мимо дома Ардебер в сторону мэрии, оставив плачущих жен на пороге домов. На Портовой улице наступила полная тишина. Ровно в полдень в сад вошли трое немцев – офицер и два солдата. Топот сапог возвестил об их приходе раньше, чем мы их увидели. У них был приказ обыскать дом. За несколько минут до этого мы зарыли в саду жестянку с документами, касавшимися груза с оружием, который для группы из Сен-Дени должны были сбросить с самолета. Двумя днями раньше по запросу сети “Арманьяк” отец и полковник Мерль выбрали для этого отдаленное поле между Сен-Дени и Ла-Бре и нарисовали план, который надо было передать Володе.

Немцы, тяжело ступая и лязгая автоматами, вошли в дом. Они явно искали радио и огнестрельное оружие – заглянули во все уголки, перевернули все кровати, рылись в печке, за шкафами и в письменных столах. Обыск длился целых три часа. Несмотря на прохладную погоду, мы с Сашей укрылись в саду. Немцы начали с комнаты Андрея, той, в которой окно от пола до потолка выходило в сад. Мы слышали, как кто-то охнул, когда они открыли секретер и увидели заспиртованную змею в банке.

Когда обыск в комнате закончился, я устроилась там с книжкой – одним из тех фривольных романов из библиотеки мадам Марке. Змея, напугавшая немцев, теперь стала мне другом. Саша строил шалаш из старых досок и время от времени бегал туда-сюда между домом и садом. Я перебралась на Стену размышлений. Оттуда было слышно, как солдаты разговаривают между собой и как моя мать коротко и вполголоса отвечает им по-немецки, пока они обыскивают гостиную – задача непростая, поскольку гостиная была битком набита мебелью. Я думала об отце – куда его отвезли? Из-за бомбежек на материке поезда в сторону Германии не ходили. Как в детских сказках, у этой страшной истории должен был быть хороший конец. Ведь немцы уже проиграли, и Гитлеру никогда не быть хозяином мира.

Из сада я услышала, как, уходя, немецкий офицер предельно вежливо попрощался с мамой. Немцы перешли к соседнему дому, к месье Массону, и постучали в дверь, украшенную бронзовым молотком в виде изящной женской ручки. Он их впустил. Лицо у него было мертвенно-бледным.

Мама была абсолютно измотана. Пока мы сидели за обедом, состоявшим из куска кукурузного хлеба и чашки липового настоя, она рассказала, что только что спасла от уничтожения красивый старинный шкаф из бабушкиной комнаты – тот самый, от которого не было ключей даже у мадемуазель Шарль.

“Когда они начали обыскивать гостиную, я сразу вспомнила про шкаф, – сказала она. – Немцы пооткрывали все в доме. Как мы могли быть так беспечны, что держали в доме закрытый шкаф неизвестно с чем внутри? Офицер мне не поверил, когда я сказала, что ключей у меня нет: «Этого не может быть: у вас есть шкаф, но вы не можете его открыть? Принесите мне подходящий инструмент, и я открою его для вас». Я попросила только что вошедшего Сашу принести из кухни топор. Один из солдат взял топор и поднял его, намереваясь разломать дверцу, но я сказала офицеру по-немецки: «Неужели вам не стыдно? Такой красивый старинный шкаф! Зачем же его ломать?» Только это и сказала. Офицер одним жестом остановил солдата, тот опустил топор – и на этом обыск закончился. Как нам повезло, что мы успели закопать жестянку! Конечно, они не смотрели на бумаги внимательно, но вывернули все из секретера красного дерева в моей комнате и из бабушкиного письменного стола на первом этаже”.

Тогда мы этого не знали, но в тот день мама спасла не только ардеберовскую фамильную ценность, но и наши жизни. После войны выяснилось, что в резном шкафу XVIII века хранился настоящий арсенал – охотничьи ружья доктора Ардебера и несколько сотен патронов. В тот день нас явно хранил сам святой Дионисий.

В тот же день, в четыре часа пополудни деревенский глашатай опять обошел улицы. Комендантский час ужесточается: теперь дома надо было сидеть с шести часов вечера до восьми часов утра. Немного погодя мужчин, собранных в мэрии, отпустили. Когда они маленькими группами разошлись по домам, по деревне пронесся вздох облегчения. Но скоро все опять вышли на улицу. На Олероне все знали о массовом убийстве мирных жителей в Орадуре. Этим летом немцы уничтожили целую деревню вместе с ее обитателями[67]. Люди обменивались впечатлениями вполголоса, по-олеронски немногословно. Многие были уверены, что их ожидает та же участь, что и жителей Орадура.