Даже невооруженнымъ глазомъ я видѣлъ, что тамъ что-то происходитъ. Въ трубу же было видно, что тамъ собралось развѣ что не всё взрослое населеніе, мужики и бабы, противъ нихъ стоятъ наизготовку войска, и Пшехтъ, гарцуя въ водѣ, отдаетъ команды, которыхъ я не могъ слышать. Вдругъ крестьяне заволновались и разступились – съ горы спускался старикъ съ сѣдой бородою, ведомый двумя дѣвушками въ бѣлыхъ одеждахъ, какъ велитъ мѣстная традиція ходить незамужнимъ молодымъ женщинамъ. Старикъ былъ слѣпъ, дѣвушки вели его подъ руки. Я догадался, что это и былъ Итильванъ.

Стоитъ ли говорить, что появленіе его вызвало на берегу возбужденіе. Крестьяне бросились къ нему какъ къ родному отцу. Пшехтъ, я видѣлъ, сталъ кричать что-то своимъ солдатамъ, но тѣ не знали, какъ себя вести, не видя никакой опасности отъ слѣпого старика. Онъ же воздѣлъ руку и сталъ говорить что-то, чего я не могъ слышать, но только видѣлъ дѣйствіе его словъ: всѣ, бывшіе на берегу, стали запрокидывать головы и смотрѣть на небо, видимо, лишь сейчасъ заметивъ приближающуюся грозу. Крестьяне стали ликовать, среди войска же пошло смущеніе. Что говорилъ старикъ, я, разумѣется, не могъ слышать, но смѣю предположить, что онъ сталъ призывать ихъ присоединиться къ нимъ. Къ моему изумленію, солдаты и правда дрогнули, многіе стали опускать ружья. Пшехтъ, доведенный въ то время до приступа бѣшенства, не понимая ничего изъ того, что говорилось, нещадно хлесталъ коня и отдавалъ приказы, которые никто не слушалъ.

По небу прогремѣлъ первый громъ. Неожиданно конь Пшехта всталъ на дыбы, сбросилъ сѣдока и поплылъ къ берегу черезъ протоку. Онъ же, вскочивъ на ноги, выстрѣлилъ ему вслѣдъ, но не попалъ – конь скоро оказался на берегу и пустился вверхъ по холму. Это вызвало смятенье среди солдатъ. Я видѣлъ своими глазами, какъ многіе изъ нихъ стали бросать оружіе, кто-то сломя голову бросался въ воду, другіе же, напротивъ, шли къ Итильвану. Но въ этотъ моментъ Пшехтъ, видя, что власть его рухнула и что отряда у него уже не осталось, выхватилъ пистолетъ и стрѣлялъ по нимъ. Я видѣлъ, какъ одинъ изъ нихъ упалъ замертво.

И тутъ случилось нѣчто, чему я до сихъ поръ не могу найти объясненіе. Вмѣстѣ съ ружейнымъ зарядомъ по рѣкѣ прошелъ звукъ, который можно было бы сравнить только со взрывомъ заложеннаго подъ землей пороху: глухой и низкій. Пошелъ гулъ. Стоя на берегу, я не понималъ, откуда онъ происходитъ. Съ рѣки налетѣлъ сильнѣйшій вѣтеръ. Загремѣло, и дождь пошелъ стѣной. Бабы и дѣти на берегу принялись ликовать и радоваться. Они смѣялись и пили падавшую съ неба воду. Но в то же время гулъ не прекращался, и это вызывало во мнѣ тревогу. Я сталъ спрашивать у нихъ, что это, и мнѣ отвѣчали: рѣка идетъ, но говорили объ этомъ такъ спокойно, что я не могъ повѣрить. Однако и правда, совсѣмъ скоро я увидѣлъ то, что поразило мое воображеніе: сверху по теченію появилась волна, какъ бы стѣной, она шла съ огромной скоростью и накрывала собой и берега, и островъ. Шумъ, который я слышалъ, былъ шумомъ идущей воды. Казалось, будто бы пробило плотину, но я зналъ, что плотинъ въ этомъ мѣстѣ на рѣкѣ нѣтъ. Темъ не менѣе, вода прибывала, и люди побѣжали съ берега на яръ, и я побѣжалъ вмѣстѣ съ ними, боясь быть унесеннымъ водой.

Когда же я обернулся сверху на реку, то, къ ужасу своему, не увидѣлъ ничего: островъ скрылся, осталась лишь верхушка горы и торчащее одинокое дерево. Ни солдатъ, ни крестьянъ, ни самаго Итильвана не было. Изъ всего ушедшаго отряда спаслась одна лошадь Пшехта, она металась по селу въ полной упряжи, обезумѣвшая отъ дождя и грома.

Я былъ такъ потрясенъ произошедшимъ на моихъ глазахъ, что не зналъ, что и думать, и чувствовалъ себя, какъ та лошадь. Видя вокругъ всё еще веселящихся дѣтей, а съ ними бабъ и стариковъ, я думалъ, что схожу съ ума. Я сталъ подбѣгать къ нимъ, хватать за руки и спрашивать, чему они радуются, если всѣ ихъ родные утонули въ рѣкѣ. Они же отвѣчали мнѣ, что никто изъ нихъ не погибъ, а всѣхъ забрала съ собой мать, какъ и было обѣщано Итильваном. Любые мои доводы они оставляли безъ вниманія. Я понялъ, что не могу совладать съ глубиной мракобѣсья, царившей у нихъ въ головахъ, ушелъ въ избу, выдѣленную намъ съ Пшехтомъ, и легъ на лавку, забывшись. Съ того дня я заболѣлъ горячкой и пролежалъ въ той избѣ нѣсколько дней, пока не смогъ уѣхать домой въ кибиткѣ.

Думаю, многоуважаемой комиссіи уже извѣстно, что изъ всѣхъ погибшихъ въ тотъ день въ рѣкѣ людей выловить ниже по теченію удалось только трупы солдатъ. О трупахъ крестьянъ мнѣ ничего не извѣстно. Оставшіеся же въ томъ селѣ сироты, женщины и старики скоро ушли въ соседнюю деревню, гдѣ разселились по чужимъ домамъ въ чужихъ семьяхъ. Насколько мне известно, въ этой сектѣ такое гостепріимство считается обыденнымъ, болѣе того, къ темъ людямъ, чьи родные ушли съ рѣкой, какъ они говорятъ, относятся съ большимъ уваженіемъ и надѣляютъ ихъ лучше, чѣмъ родню.

Все изложенные здѣсь свѣдѣнія прошу считать вѣрными.

Учитель естественной исторіи г. Итильска,

Н. Обекуровъ»

Рома захлопнул тетрадь и посмотрел в тёмный коридор подвала. Звёздочка блестела стеклянными глазами, как живая. Рома чувствовал опустошение. Сюжет для пьесы был шикарным, сюжет был даже лучше, чем он надеялся обнаружить: ему так и мерещился слепой Итильван, как король Лир, поддерживаемый дочерьми в белом, обезумевший польский офицер, перепуганные солдаты… Лошадь на сцене, правда, не удастся изобразить, придётся обыграть сцену как-то иначе. Но концовка с потопом получится лучше некуда, Любовь Петровна будет довольна.

Однако было во всём этом что-то… Что-то такое, чего Рома не мог определить. Массовое самоубийство, безумный слепой сектант, попавшие как кур в ощип русские солдаты, – вот как всё это будет выглядеть на сцене. А чтобы показать иначе, как сам понимал и чувствовал, Рома в себе сил не видел.

Может, честнее отказаться?

– Не умеешь – не берись, – сказал вслух и вышел из серверной. Выключил свет, закрыл за собой дверь. – Правильно, Звездуха? – спросил, подойдя в упор к чучелу и глядя ему в глаза. Лосиха снуло смотрела куда-то повыше левого плеча. Рома подождал, не получит ли от неё ободряющий ответ, но она молчала.

Он вздохнул и пошёл в рубку.

Там перед компом сидел Тёмыч. Как он его оставил утром, так и сидел.

– Тебе домой ещё не надо? – спросил Рома. – Время шесть так-то.

– А ты меня не гони. Избавиться решил? – Но Тёмыч глянул на часы и поднялся. Видимо, сегодня мамахен была на дежурстве, он мог и дома посидеть. – Ну и пойду. А сам чё?

– Кино у меня, – ответил Рома как можно равнодушней.