— Какие меры? — нахмурился тот.

— Письмо графу Раймунду, которое я отдал Саржа с просьбой отправить его в Сен-Марко. Он ведь показал его маркизу?

— Ну… — Теодор смутился. — Он служит его сиятельству.

— Я это знаю, и если б я не хотел, чтоб мой доклад прочёл кто-то кроме графа, я бы его зашифровал, как делаю всегда в подобных случаях. Я дал маркизу достаточно времени на ознакомление с этим документом, а потом пошёл с Шательро в сопровождении вашего шпиона.

— Нельзя было просто всё рассказать? — неожиданно вспылил Шарбо.

— Слишком многое пришлось бы доказывать и объяснять, а так вы сами заполнили пробелы в моей версии, если таковые были, и решили проверить, так ли всё на самом деле.

— И всё равно это было опасно! Мой соглядатай поспешил ко мне с докладом, едва вы вошли в дом де Геклена. Мы вломились туда спустя полчаса. Он был напуган и тут же заявил, что Шательро заставил его сделать это, но толком не смог объяснить, что имеет в виду. Он сам отвёл нас в подвал, но дверь была заперта. Я не решился ломать её, опасаясь, что они успеют вас убить.

— И правильно сделали. Я заставил их открыть её после того, как добился его признания. Вы слышали наш разговор?

— Да, как и те, кто находились рядом.

— Значит, вы его схватили?

— И его сообщников тоже. Маркиз был в такой ярости, что приказал тут же разрубить их на куски, начиная с конечностей, но мне удалось убедить его не торопиться и дать вам возможность провести допрос. Они сейчас в подземелье.

— А трактирщик?

Шарбо взглянул на Орианну и улыбнулся:

— Мы кое о чём забыли. Сходи за лекарем, пусть он осмотрит господина барона.

— Конечно, — улыбнулась она и поднялась.

Он дождался, пока дверь гостиной закроется за её спиной, и ответил:

— Едва рассвело, я собрал отряд и отправился к трактиру Тибо. Мы хотели захватить его сыновей живыми, но не смогли. Они кидались на нас, скаля клыки, и рычали как звери. Мои люди перепугались и отступили. В конце концов, нам удалось отрубить одному голову, а второй скрылся в доме. Я решил не рисковать и велел окружить и поджечь трактир. Второй зверь погиб в огне, мы нашли его обугленный труп на пепелище. Старик остался жив, прятался в лесу, но то ли от горя, то ли от страха, его разум помутился. Он сейчас тоже внизу, оглашает темницу своими воплями, наводя ужас на заключённых и тюремщиков. В ту шахту мы пока не ездили, но как только вы встанете на ноги, готовы будем выступить под вашим командованием. Де Дре не посмеет мешать нам, к тому же теперь, после того, как он похитил вас и пытался убить, у нас есть основания арестовать и его.

— Отложим это, — Марк снова откинул голову на подушку. — Простите, я устал от этого разговора. Я уже понял, что основная часть моего расследования завершена, осталась рутина. Я хочу отдохнуть.

Дверь снова скрипнула, и в спальню решительно вошёл лекарь в чёрной мантии. Теодор поднялся и, поклонившись Марку, вышел, а вошедшая вслед за лекарем Орианна села в кресло, намереваясь остаться с раненным.

Когда в следующий раз Марк проснулся, за окнами его спальни всё ещё было тёмное небо, хотя из чёрного оно превратилось в ярко-синие, а значит, наступающая ночь предшествовала светлому утру. Орианны в комнате не было. В кресле в этот раз снова сидел маркиз де Лианкур и задумчиво смотрел на него. Марк неожиданно для себя смутился. Он понятия не имел, о чём сейчас может говорить со старым коннетаблем, да и говорить не хотелось. Он перевёл взгляд на свечу, которая чуть вздрагивала рыжим огоньком под легкими порывами ветра, налетающего с террасы.

— Как звали твою мать? — неожиданно спросил маркиз, и Марк, внезапно почувствовав раздражение, посмотрел на него.

— Позлословив о моём отце, вы решили приняться за мою мать, ваше сиятельство? — резко спросил он.

— Просто ответь мне, — настойчиво произнёс маркиз. — Как было её имя?

— Марианна, — нехотя ответил Марк. — Мне неизвестно, из какой она семьи, кто были её родители. Отец мне не говорил, а я был слишком мал, чтоб спрашивать об этом.

— Как и когда она умерла? — задал старик следующий вопрос.

— Зачем вам это? — нахмурился Марк, но встретив суровый взгляд старика, сдался. — Ладно, я не помню этого, знаю только со слов отца. В те годы мы скитались по городам и сёлам, не имея крова. Отец участвовал в турнирах и тех дуэлях, когда стороны выставляют вместо себя более опытных бойцов, и тем зарабатывал нам на жизнь. Мы не голодали, и я не помню, чтоб мои родители как-то переживали из-за этих постоянных переездов. Хоть я и вижу в своих воспоминаниях те годы через какую-то дымку, эта дымка пронизана светом. Наверно в те годы я был очень счастлив, окружённый любовью и заботой, а мои родители были очень молоды, влюблены и готовы вместе преодолевать любые препятствия. Мы заехали в небольшой городок и остановились на постоялом дворе. Вечером я играл в саду с местными детьми, а потом выяснилось, что у хозяина этого сада в доме лежала больная девочка — его дочь. Я играл с её братьями. Наутро трое детей тоже заболели, и я в том числе. Мать не отходила от моей постели ни днём, ни ночью. Отец, чтоб заработать на лекарства, нанялся обычным подёнщиком к местному мельнику. Я выжил, но едва мне стало лучше, заболела мать. Чтоб пригласить лекаря отец продал ювелиру последнюю ценную вещь, что у него была, — золотое кольцо с родовой печатью. Но это её не спасло, наверно, она слишком устала, дни и ночи напролёт ухаживая за мной. Она умерла через несколько дней. Её похоронили на местном кладбище под цветущим деревом дикой груши. Это всё, что я знаю.

Маркиз слушал его внимательно, а потом, тяжко вздохнул и, не сказав больше ни слова, удалился. Марк какое-то время лежал в тишине, глядя в окно, вспоминая годы своего бесприютного детства и размышляя о странном поведении старого коннетабля, а потом пришла Орианна, и с ней явился Дидье, тащивший поднос, заставленный блюдами, приготовленными ему на ужин.

Следующим утром его разбудил свет, пробившийся между гардинами на окне. Он почувствовал, что, наконец, может встать. Лежать ему надоело, и он чувствовал себя достаточно хорошо. Рана ещё болела, и ему пришлось прибегнуть к помощи лакея, чтоб одеться. Взглянув на принесённый в его комнату