Анна не хотела спрашивать про Калеганова, слово себе давала, и все же не выдержала, спросила.

– С Дмитрием Николаевичем? – удивилась Ольга – Нет, не видались. Мы не друзья, Анечка, и даже не приятели. Он меня нанял, работа закончилась, мы расстались. Разумеется, по-хорошему. Он приличный человек. Ну, в общем, дай ему бог.

Ольга умная – никаких вопросов, никаких предположений, никакого осуждения. Она не из тех, кто полезет в душу, ох, как же она отличается от Аниной матери!

Вот все и решилось… И безо всех обошлись. Без тех, кто для нее больше не существует. Так уж вышло, и, кажется, тут Анна не виновата.

Операция прошла без осложнений, и уже через два дня ее подняли и заставили ходить.

Анна плакала от боли, но сражалась как могла. Ей надо выстоять, надеяться не на кого, у нее дочка. Она должна, обязана быть бойцом и борцом.

Пару раз приезжали Ольга с Марусей. Маруська счастливая, рот до ушей, в хвостиках новые ленты, на руке новый браслетик и, главное, новое платье – шотландка, красное с черным, кружевной воротничок и бархатный черный бантик. Не платье – чудо. Откуда? Тетя Оля подарила! Красивое, да, мам? А браслетик? Мам, тебе нравится?

Анна вспомнила, какие подарки единственной внучке привозила родная бабушка. Вспомнила и заплакала от обиды. Мать называла ее злопамятной. Может, и так, но это не забывается. Например, резиновые сапоги. Красивые, блестящие, ярко-желтые, с Микки-Маусом. Чудесные сапожки! Правда, на одну ногу, мать сказала, что не заметила. «Врет, – подумала Анна, – на распродаже схватила, за пару копеек. Думала, сойдет». Или вот варежки. Тоже красивые, ярко-красные, с вывязанным белым медведем. Глаз не оторвать! Если бы не дырка. Та же распродажа за те же две копейки.

И остальные подарки из секонд-хенда: ношеное платье, старые джинсы. Мать никогда не была щедрой, а тут совсем спятила. Анна собрала все в мешок и снесла на помойку.

Мать страшно обиделась:

– В твоем положении не выпендриваются! Тоже мне, две принцессы!

Всю жизнь они разговаривали на разных языках и никогда не понимали друг друга.

Маруська трещала без умолку – они с тетей Олей ездили в зоопарк.

– А там слон, мам! И он накакал! Такую гору, мам! Ты видела, как слоны какают?

Смеялись до слез, а Маруська продолжала: в кино были, на мультиках, а завтра у них цирк! И блинчиков с вареньем она съела столько, «что ты, мам, не представляешь»!

– Ну вот скажи, угадай, сколько? А вот и нет, – торжествовала Маруська, – не пять, а семь! Не веришь? Спроси у тети Оли! А на обед две котлеты! Да, целых две, да еще и с пюре! Опять не веришь? Тетя Оля! Ну скажи ей, скажи!

Анна ела домашние сырники и глотала слезы. Через три дня ее выписывают.

Она уверила Ольгу, что доберется сама – такси шеренгой стоят у ворот, водители помогают, короче, все отлажено и встречать ее точно не надо. Договорились, что Марусю Ольга привезет через два дня после выписки: «Тебе, Аня, надо прийти в себя». Анна не спорила.

В квартире был полный порядок. В холодильнике стояла еда. В кастрюльке куриный бульон, в миске котлеты, на столе красовалась оранжевая хурма – любимый фрукт. Наверняка про хурму сказала Маруся.

Анна легла в чистую постель и блаженно закрыла глаза. Ну вот, и это они пережили и справились. Дай бог здоровья Ольге Васильевне! Ничего, вылезем. Ольга права, бывали времена и похуже. Главное не раскисать и не впадать в жалость к себе, а все остальное приложится.

Через два дня Ольга Васильевна привезла Марусю, и началась привычная жизнь. Зарядка по расписанию, прогулка на балконе, заказ продуктов по телефону, книги и фильмы, легкая готовка не без помощи дочки, вечерние «потрепушки» про все на свете.

Раз в две недели приезжала Ольга Васильевна, помогала по хозяйству, ходила с Марусей гулять. Ездили в Кремль, смотрели Царь-пушку и Царь-колокол, заходили во вредный «Макдоналдс», который, как и все дети, Маруся любила неистово.

Пару раз Ольга Васильевна так уставала, что соглашалась остаться на ночь.

В один из таких вечеров она и рассказала Анне про свою жизнь. А жизнь эта была не то что легкой, а такой, что сжималось и плакало сердце.

Анна и представить себе не могла, сколько горя, проблем и забот выпало этой худенькой, хрупкой и слабой с виду женщине. Сколько испытаний свалилось на нее, сколько предательств. Но больше всего поразило, что Ольга не озлобилась, не закостенела в своих несчастьях, а совсем наоборот – закалилась, окрепла и стала еще добрее и милосерднее.

Все в ее жизни было – и ранняя смерть матери, и растерянность и отчаяние отца, и злая «книжная» мачеха, и три младшие сестры. И детский дом, и полуголодное детство.

А дальше замужество, вроде удачное: муж-трезвенник, сын, своя квартира – пусть в Подмосковье, пусть маленькая, но своя. Копили на машину, поставили на выделенном участке избушку, развели огород. Как могли, выживали, не жаловались, любили друг друга, растили сына.

А потом все посыпалось – застала мужа с другой. Да с кем – с родной сестрой! Глазам не поверила – как такое возможно? Ведь она, Ольга, тянула двух младших сестер, изо всех сил тянула, выучила, дала профессию, выпустила в жизнь. А тут это… Как она могла? Любое предательство не пережить, а уж такое…

Муж и сестра просили прощения. Не смогла. Не смогла с этим жить. Развелась, мужа выгнала, с сестрой порвала.

Мужа встречала на улице, у магазина. Быстро он спился, за несколько лет. Мучилась, были и мысли простить, спасти. В Бога тогда не верила и в храм не ходила. Не простила. Сейчас бы забрала к себе, сейчас бы милосердие победило обиду. А тогда нет.

Но хоть нашла в неопознанных, похоронила, как человека. Вот только был ли он человеком?

О сестре долго ничего не знала, доходили слухи, что та уехала, далеко, вроде на юг, на море. Сестра не общалась ни с ней, ни со второй сестрой Татой. Как отрезало. Иногда хотелось найти ее, списаться, простить. Но передумала, да и Тата отговорила. Спустя время стала искать – тогда уже ходила в храм, и был батюшка, которому она поверила.

Не нашла. Выходит, такая судьба.

Тата, младшая сестра, замуж не вышла, детей не родила, но к сорока годам взяла девочку из детдома, Светланку. Хорошая девочка, только со здоровьем проблемы: то одно, то другое, без перерыва.