Джеронимо наконец предался послеобеденной дремоте, и славно выспался, но, проснувшись, вдруг услышал в прихожей женские голоса, поднялся и выглянул в коридор. Женщина, показавшаяся ему смутно знакомой, что-то тихо говорила синьоре Терезе. Вианданте вспомнил, где видел её, и вышел к ним. «Вас прислала госпожа Мирелли?» Та кивнула и сказала, что донна Альбина… Она приблизилась к нему и прошептала: «Донна Альбина просила вас придти с площади Пьяцца Фиера, пройти вдоль старой городской стены и крепостной башни, она не хотела, чтобы о вашем визите к ней узнали». Было очевидно, что простая женщина долго запоминала эти слова, и они её несколько смущали. С такими поручениями её раньше никогда не посылали. «Господин придёт?» Господин уже вынимал из сундука серый плащ Гильельмо, торопливо натягивал сапоги, набросил на голову капюшон.

«Пойдём. Как подойти туда со стороны Пьяцца Фиера? Проводи меня».

Смеркалось. Донна Мирелли ожидала его у входа, в длинном плаще, готовая для выезда. «Сегодня приём в доме Траппано, я явилась к нему накануне — и не могла быть не приглашена. Я велела моему конюху не приезжать за мной, пока он не увидит, что все гости разъехались и двор опустел. Я задержусь в доме под предлогом, что жду лошадей. Узнаю, кто останется. А дальше — не обессудьте, я стара и немощна. Я покажу вам заднюю дверь замка, хоть, может быть, лучше ждать у кладбищенских дубов — мимо они не пройдут, если, конечно, развлечение назначено на сегодня. Пока останьтесь здесь, Эмилия накормит вас».

Вианданте посмотрел в огромные глаза старухи, и молча опустился на колени. «Донна Альбина, вы — вторая женщина в мире, перед которой я падаю ниц». «Интересно, кто же была первая?» — улыбнулась она. «Матерь Господа, разумеется». «Тогда я не ревную», усмехнулась она и вышла.

Вианданте отказался от предложенного обеда, уверив Эмилию, что сыт и, поразмыслив, накинул капюшон и окольной дорогой добрался до Трибунала. Он отдавал себе отчёт, что всё может закончиться ничем, но кто знает? Убийств не было с 17 июля… Выбрал троих денунциантов, которых успел узнать лучше других, местных уроженцев, и направил на кладбище. Приказ был — запомнить каждого, кто появится. Не попадаясь на глаза, проследить за ночными посетителями. Если никого не будет до рассвета — при первых петухах — все свободны. В любом случае — никому ничего не говорить, докладывать только ему самому.

Польщённые его доверием, наблюдатели ушли.

Донна Альбина вернулась незадолго до полуночи. «Там остались Лаура Джаннини, а далее — думайте, что хотите — её братец, бакалавр Амедео Линаро, губошлёп Антонио Толиди, Томазо Тавола и его брат Людовико, Дженнаро Вичини, о котором, я признаться, думала, что он содомит, Марко Чемизи и Микеле Роневе, немец Фридрих Фоллер, его называют здесь Федерико Фолли, и сам хозяин — Массимо ди Траппано. Так что, насчет дюжины мы погорячились».

Вианданте кивнул.

— Да, но это не суть важно. Если дать им пару часов на забавы — где-то на Бдении надо их и ждать. Я расставил людей на кладбище, но назначена ли смерть новой дурочки на сегодня?

— Там на кладбище… среди них и… Веронец?

Вианданте неожиданно вздрогнул и напрягся всем телом. Господи! Он, не обременённый праздными и блудными связями суетного мира сего, совсем забыл об отношениях этих двоих! Даже не вычленил её имя из речи донны Альбины. Впрочем, Элиа отрицал… Да нет, вздор это всё. Конечно, они любовники — и вопрос донны Альбины свидетельствовал, что и для неё это бесспорно. Империали вдруг вспомнил, что, ещё видя донну Лауру на свидетельском допросе после смерти Лотиано, когда она лживо отрицала, что вообще что-либо знает, впервые подумал, что эта женщина обречена. Понял, что следующий труп будет трупом донны Лауры… Его ещё сотрясло от этой догадки! Как он мог забыть об этом? Но воспоминание и вправду странно ушло из памяти, померкло, смутно всплывая по временам и проступив во всей яви только сейчас.

Ну, — и что теперь делать? Сердце Джеронимо билось ровными судорожными ударами. А ничего. Что тут сделаешь-то? Как верно сказали святые отцы наши Энрико и Джакомо, «ведьмы действительно принуждаются к участию в чародействах бесами, но они остаются связанными своим первым свободным обещанием, которым отдают себя демонам». Никто эту потаскуху силой туда не загонял. К тому же, если она туда потащилась, то это, как минимум, свидетельствует либо о её равнодушии к Леваро, либо о том, что его мужские достоинства её не устраивают, либо о том, что она, как показалось Вианданте, мстит Элиа за пренебрежение или какую-то обиду. Либо просто — пустилась баба во все тяжкие…

В любом случае, спасти её Вианданте был бессилен.

Через два часа Джеронимо вышел и направился к задним воротам палаццо ди Траппано. Новолуние. Было не видно ни зги. Он спрятался в кустах самшита неподалеку от входа, и не успел дважды приложиться к бутылке мальвазии, коей снабдила его на дорогу синьора Альбина, как услышал скрип дверных петель. Откуда-то упал луч потайного фонаря.

Джеронимо вздрогнул от неожиданности — в воротах показалась ослиная морда.

Ишачок бодро потрусил по дороге, увлекая за собой небольшую тележку с непонятным грузом, закрытым грубым домотканым холстом. Двое мужчин, в которых он узнал Томазо Таволу и Антонио Толиди, шли следом. Последний и нёс фонарь. В воротах показались также остроухий Дженнаро Вичини, на сей раз — без тюрбана, Амедео Линаро, державший сильно чадящий факел, Людовико Тавола, и двое, которых он никогда не видел, видимо, Марко Чемизи и Микеле Роневе. Потом вышел светловолосый человек с бледным лицом, и инквизитор подумал, что это немец Фоллер. Последним появился хозяин.

— Сбросьте у фамильного склепа Джаннини, — бросил он вслед Таволе и Толиди. Те удалялись, что-то бормоча. — Воля ваша, синьоры, но я снова предпочел бы худышку Аманду…

— У вас дурной вкус, Траппано, — расхохотался Дженнаро Вичини.

— Нет-нет. В толстухах особая, ни с чем несравнимая прелесть, но худышки как-то проворнее… Но ваша сестрица, простите, Линаро, никуда не годилась. Похотлива, как сучка, а чтобы со смаком поддать… Нет, Аманда, что ни говорите, умела… Я, главное, так и не понял, Линаро, хоть раз-то мы сестрицу вашу смогли ублажить?

Амедео Линаро смотрел на звёзды и словно не слышал. Его занимали подсчёты. После смерти сестры, не имевшей детей, её имущество, а это, не включая дом Джаннини, добрых три тысячи флоринов, естественно, достанутся ему. С учётом того, что он значительно поиздержался в Риме в прошлом году, и кроме замка Линаро, у него ничего не осталось, это было как нельзя кстати.

— Не дергайте его, Траппано, он уже мысленно въезжает в дом сестрицы, пересчитывает дукаты и тратит её барыши…

Раздался хохот.

— А скажите, Линаро, удовольствие от инцеста с сестрицей было больше, чем от ночек с Лотиано? — поинтересовался один из тех, чье имя Вианданте не знал. — Вы когда опустили на неё тесак, мне показалось, одновременно и кончили?

— Сами попробуйте, Чемизи.

— Не могу, — задумчиво отозвался тот, — у меня ни сестер, ни братьев.