Так вышло и на этот раз. В одну погожую октябрьскую пятницу, около десяти утра, наш начальник обнаружил на своем столе фирменный бланк, гласящий, что в его, господина Львова, услугах руководителя департамента продаж корпорация более не нуждается. Расчет и компенсацию за неотгуленный отпуск можно получить в бухгалтерии сегодня или в любое удобное время на следующей неделе. А что касается пропуска, ключей от кабинета, корпоративного автомобиля и корпоративного же телефона, равно как и представительской карточки – все эти предметы он, господин Львов, должен сдать в течение часа уполномоченному сотруднику службы внутренней безопасности. Далее в письме было еще что-то про обход хозяйственника, инвентаризацию кабинета и прочее, но Львов этого не видел. Он сидел, втыкал затуманившимся взором в фирменный бланк, потом пытался включить компьютер, из которого СБ еще накануне предусмотрительно вытащила системный блок, потом механически звонил сисадминам, чтобы они «пришли проверили, что, черт возьми, с компом!» (на «черт возьми!» он особенно интонировал), а после пулей вылетел из своего кабинета, помчался в приемную, чтобы записаться на прием лично, провел там минут десять, пытаясь пробить брешь в необъятной груди секретарши, которую та выставила вперед оборонительным редутом (интересно, почувствовал он, как в этот момент напряглись ее соски или нет?), но все его попытки успехом не увенчались.

Возвращался на свое место он очень медленно, будто каждый шаг давался ему с огромным трудом. Пробегавшие по коридорам коллеги жались по стенкам, мило щебетавшие секретарши на ресепшен вмиг умолкли, даже вечно гудящий ксерокс и тот, кажется, замер. Проходя мимо нашего пенала, он открыл дверь, просунул голову, оглядел нас, хотел было что-то сказать, потом поморщился и свалил. Честно говоря, мы даже не успели надеть приличествующие моменту скорбные лица. Сидели и занимались своими делами, точнее бездельем. Он понял, что говорить особенно нечего. Мы и так в курсе.

Потому что ровно в девять сорок пять мы получили мейл all staff, сухо сообщивший, что с сегодняшнего дня Львов руководителем более не является. Компания благодарит его за огромный вклад, за самоотдачу, за годы, проведенные в корпорации, а главное, за результаты, достигнутые на посту руководителя (за которые его и вышвырнули). Переводя с корпоративного на русский, это значило, что теперь Львов – никто, полное чмо, ничтожество, пустое место, кретин и главный виновный в проваленном плане. И вообще, с сегодняшнего дня компания не уверена, что у нее был такой сотрудник, и компании кажется, что все сотрудники в этом также не уверены.

Львов понуро возвращался на свое место. Из спортивного, моложавого чувака в ладно скроенном костюме, с хорошей стрижкой и немного самодовольным лицом он в одночасье превратился в понурого мужика лет под сорок. Даже костюм его выглядел каким-то непростительно мятым. Мужик бросил усталый взгляд на ресепшн, опустил плечи, посерел лицом и перед тем как зайти к себе, хриплым голосом попросил секретарей принести ему пару пустых коробок. Что они и исполнили незамедлительно. Принесли аж три. Каждая секретарша несла свою коробку на вытянутых руках, как шапку Мономаха, и аккуратно поставила ее на стол. Все делалось нарочито медленно, так, чтобы успеть упиться отчаянием очередного раздавленного машиной человека.

И мы не можем винить этих тварей. Не каждый день компания позволяет себе таким образом разнообразить досуг своих подчиненных. Ведь увольнения в большом коллективе служат для нас тем, чем служили публичные казни на площади для праздных зевак Средневековья.

Не знаю, что думал в эти минуты Львов. Вспоминал ли он то время, когда что-то еще можно было изменить? Винил ли нас? Или коммерческого? Или думал, что скажет сегодня жене? Или подсчитывал компенсацию? Или просто тупо не мог сообразить, как же оно все так вышло? А может быть, Львов унесся мыслями в сегодняшнее утро, когда он тщательно брился, еще более тщательно выбирал галстук, придирчиво осматривал себя в зеркало перед уходом, целовал жену, репетировал по дороге в офис «служебное» выражение лица – в общем, делал все, чтобы выглядеть наилучшим образом. Не зная, что именно сегодня его и вышвырнут. Честно говоря меня это не волновало. Может я и бессердечный ублюдок, но Львов, пожалуй, был ублюдком похлеще.

Зато у меня не хватило лицемерия оказаться среди тех, кто, вроде Нестерова, зашел пожать ему на прощанье руку. Впрочем, так же, как не хватило цинизма отправить ему конверт, как Загорецкий. Конверт, в котором лежала открытка в стиле пятидесятых, на которой мускулистый рабочий поднимал вверх кулак, декламируя:

Волю свою собери в кулак,

Не охай!

Не ахай!

Выполнил план – посылай всех в пизду!

Не выполнил, сам иди на хуй!

Интересно, что слово «был» стало использоваться применительно к Львову практически через пять минут после появления емейла. Такой уж у нас чуткий коллектив.

Пока Львов заканчивал складывать в коробки развешанные по стенам корпоративные дипломы и памятные грамоты, собирать со стола трогательные рамочки с фотографиями жены и детей, настольные аксессуары, подаренные ему коллегами, и прочую шнягу, мы всемером сидели в большом кабинете коммерческого директора, Анатолия Владимировича Юсупова, который играл бровями, стремясь придать своей физиономии особую важность.

– Коллеги, – начал он утробно, – вы, надеюсь, понимаете, в силу каких причин руководство приняло решение об увольнении Львова и в каком положении находится ваш департамент продаж?

(Еще бы мы не понимали. Эти самые причины перед вами и сидят.)

– Буду краток. – Юсупов сделал паузу. – Я принял решение не открывать вакансию руководителя департамента и не привлекать на этот пост «варяга». – (Опа! Денег рекрутерам жалко платить?) – Я хочу спросить каждого из вас, – опять пауза: – спросите себя и ответьте мне, – очень долгая пауза, – готов ли каждый из вас занять пост Львова?

Коллеги воспряли, непонимающе выпучив глаза. Загорецкий даже хмыкнул, видимо представив этакого дракона о семи головах – коллективного топ-менеджера. «Чудище обло озорно огромно стозевно и лаяй» – вспомнилось мне из школьной программы.

– Это как? – переспросил Старостин. – Вы что имеете в виду?

– Я лично давно готов, – не дожидаясь ответа, высказался Нестеров.

– У каждого из вас есть два с половиной месяца, до двадцатого декабря, чтобы проявить свои лучшие качества и показать результаты, которые помогут вашему департаменту сократить отставание от плана. На основании личных достижений одному из вас компания предложит занять пост руководителя продаж. До двадцатого числа ваш департамент находится под моим непосредственным руководством.

«Вот как тебя учредители-то прижали, – подумалось мне. – Ну что же, результаты так результаты. Значит Евдокимов. Не самый плохой вариант». Видимо, Евдокимов подумал о том же. Он отвернулся к окну и поправил очки. Нестеров быстро зыркнул в его сторону и тоже отвернулся. Загорецкий рассматривал собственные ногти. Захаровой и Старостину было все равно. Керимов ерзал. На его лице отразилось полное непонимание своих дальнейших действий. Вечно лавируя между Нестеровым и Загорецким, теперь, с появлением в игре новой персоны, которая, по-видимому, и станет ферзем, он отчаянно соображал, как же ему лизать не две, а три задницы сразу?