В Очард-Хаус Кальдер прибыл незадолго до полудня. Его семейный дом представлял собой невысокое длинное здание из серого камня. Перед ним расстилалась прекрасная лужайка, а сбоку – яблоневый сад. Мама любила это место: яблони напоминали ей родной Сомерсет. Дом находился в паре километров от городка, в поселении, именуемом Кейрнслоу. Из окна его старой спальни, если смотреть сквозь яблони в сторону Келсо, можно было увидеть шпили церквей, руины аббатства и мосты через реку Туид, струящую свои воды на восток, в сторону Берика и Северного моря. У калитки возвышался столб с желто-голубым объявлением о продаже и именем местного агента по сделкам с недвижимостью. Кальдер поставил арендованный им драндулет в тени чилийской араукарии. Когда он был маленьким, его страшно привлекали гигантские шишки и чудные ветви этой, как ее называют, «обезьяньей головоломки». Карабкаться на араукарию было чрезвычайно трудно, однако в возрасте семи лет он не только попытался это сделать, но даже преуспел в своем начинании. Когда юный Алекс решил спускаться, оказалось, что он находится на высоте десяти метров, что было выше карниза крыши. Спуститься он не смог. Мальчишка был слишком горд, чтобы позвать на помощь, и ему пришлось просидеть на ветке два часа, до тех пор пока обезумевшая мать не отыскала сына. Чтобы спустить его, ей пришлось вызывать пожарную команду. Отец же был вне себя от ярости.

Но Кальдеру хотелось забраться повыше, и на следующей неделе он предпринял еще одну попытку. На сей раз он добрался почти до макушки, но спуститься снова не смог. Пожарные, похоже, не протестовали, однако доктор рассердился очень сильно. Он притащил пилу и принялся срезать нижние ветви. Только после этого Кальдер начал плакать.

Дерево по-прежнему было живо и здорово, однако теперь Кальдер почему-то желания на него влезть не испытывал.

Лужайка, как он и предполагал, находилась в идеальном состоянии – во всяком случае, он не заметил не единого палого листа. У входа в дом тянули голову к небу подснежники. Может быть, это еще те цветы, которые много лет назад посадила мама? Или отец каждый год обновлял посадки?

Кальдер обошел дом, поднял со стены сада свободно лежащий кирпич и взял находящийся под ним ключ. Открыв заднюю дверь, он прошел в кухню. Там, словно в операционной, царили чистота и порядок. Хотя отец и старался максимально сохранить дом таким, каким тот был при маме, со своим стремлением к порядку он ничего поделать не мог. Мама же, как и сестра сейчас, обожала жить в хаосе. Пока жена была жива, доктор Кальдер мирился с ее привычками, но в течение нескольких месяцев после ее смерти привел дом в полнейший порядок. С тех пор здесь воцарилась абсолютная чистота.

Кальдер рассеянно побрел по дому. Последний раз он был здесь три года назад. Знакомая обстановка действовала успокаивающе, порождая массу воспоминаний. Нет, продажа дома стала бы семейным позором.

Энн была права: многих предметов не хватало. Особенно заметно это было в столовой, стену которой когда-то украшали пейзаж реки Туид, принадлежавший кисти Фрэнсиса Каделла. Еще один Фрэнсис Каделл висел в гостиной, но теперь и он исчез. На каминной доске не оказалось часов. Пропал книжный шкаф, видимо, он был продан совсем недавно – пачки книг все еще лежали на полу. Кальдер открыл сервант. Ящик, где хранилось столовое серебро, был почти пуст.

Он перешел в кабинет отца, и объяснение всему, что происходило в доме, оказалось на письменном столе. Журнал «Новости скачек» был открыт на странице, посвященной предстоящим бегам в Йорке. Лошадь по кличке Меркатор была обведена красным карандашом. На столе лежали два незаполненных формуляра и блокнот с записями, сделанными аккуратным почерком отца. Доктор терпеть не мог традиционных каракуль, свойственных большинству практикующих врачей, считая, что порядок должен быть во всем.

Алекс всегда трепетал, роясь в бумагах отца, но сейчас никакой неловкости не испытывал. Он проверил выдвижные ящики стола. В верхнем находились письменные принадлежности и коллекция старых карандашей и ручек. Во втором лежала пачка стянутых резинкой лотерейных билетов. В третьем хранились счета. Кальдер начал перебирать бумаги. На самом верху он обнаружил счет букмекера из Селкрика. Семь тысяч фунтов! Серьезные деньги.

Но следующий документ его потряс. Букмекер из Бервика выставил отцу счет на сто сорок три тысячи фунтов стерлингов.

Кальдер тяжело опустился в кресло, держа квитанцию перед собой.

Отец был игроком весьма серьезным, закоренелым, неспособным контролировать себя. Кальдер посмотрел на его заметки и формуляры. Доктор принадлежал к тем одержимым игрой типам, которые считали, что досконально знают механизм бегов, но на самом деле они не знали ничего. В этом они были похоже на некоторых трейдеров, ложно считающих, что знают, как работает рынок облигаций, и постоянно попадающих впросак.

Кальдер не мог взять в толк, каким образом образовался счет на сто с лишним тысяч фунтов. Видимо, букмекер не сомневался в кредитных возможностях отца. Тот, наверное, был его постоянным клиентом и аккуратно платил по долгам в течение многих лет. А может, даже и десятилетий. С течением времени ставки возрастали и вот теперь перехлестнули через край. Отец, видимо, предпринял несколько отчаянных попыток отыграться, но снова проиграл.

Алекс не знал, сколько времени просидел, тупо глядя на счета. Но вот он услышал, как хлопнула дверь и кто-то прошел на кухню. Отец вернулся на ленч. Кальдер продолжал сидеть тихо.

Пять минут спустя в дверях помещения, где сидел Кальдер, появился доктор. В руках он держал тарелку с сандвичем, а из-под мышки у него торчала пачка газет. Сына он увидел не сразу, а когда увидел, газеты выскользнули на пол.

– Алекс?

– Привет, отец.

Доктор посмотрел на сына и страшно побледнел, увидев в его руке счета от букмекеров. Затем краска вернулась к его щекам, и он крикнул:

– Алекс, как, черт побери, ты смеешь врываться в мой кабинет и совать нос в мои личные бумаги?!

– В твои долги, ты хочешь сказать. В счета от букмекеров?

– Чем бы они ни были, тебя это совершенно не касается!

– И как давно? – не повышая голоса, поинтересовался Кальдер.

– Я не намерен отвечать на твои вопросы о моих делах.

– Как давно? – повторил Кальдер.

Некоторое время казалось, что доктор намерен усилить свое праведное негодование, но впечатление оказалось ошибочным. Плечи старшего Кальдера вдруг обвисли. Опустившись в кресло и не выпуская из рук тарелки с сандвичем, он закрыл глаза. Ситуация была совершенно очевидной, и изобретать что-то не имело смысла.

– После смерти твоей матери.

– И насколько скоро после?

– Довольно быстро.

– Но каким образом ты ухитрился так много проиграть?

– Я попал в полосу неудач, – ответил доктор, ища во взгляде сына сочувствие. – Ты же знаешь по своей работе о том, что иногда наступает черная полоса.

– Да, знаю, – согласился Кальдер. – Но проиграть можно ровно столько, сколько ты ставишь на кон.