Впрочем, эта взаимная антипатия между галилейскими рыбаками и Искариотом могла только содействовать измене Иуды, но не обусловливать ее в качестве непосредственной и главной причины. Совершая свой предательский подвиг, Иуда действовал не против апостолов, а непосредственно и прямо против Иисуса. Следовательно, должно было быть нечто и в самом Иисусе, что вооружило против Него Иуду. Что же это?

Прямой и ясный ответ на этот вопрос дает нам сам предатель в словах, сказанных им первосвященникам после осуждения Иисуса на смерть: «согреших, сказал он, предав кровь неповинную»[80].

Стало быть, когда Искариот предавал своего Учителя, он полагал, что предает кровь повинную, человека, достойного смертной казни. Измена Иуды, таким образом, основывалась на глубоком разочаровании предателя в личности Иисуса. Это дышащее какой-то ледяною ненавистью к Иисусу поведение Искариота во время предания, это до бесчеловечной жестокости доходящее «радуйся, Равви», этот лицемерный и хладнокровный предательский поцелуй – все это легко и естественно объясняется тем, что в нравственном настроении Иуды по отношению к Иисусу совершился сильный и радикальный переворот, – что прежняя любовь к Учителю перешла теперь в ученике в сильную ненависть и глубокое уважение сменилось холодным презрением и враждою.

Судя по естественному положению дел, такой глубокий и решительный перелом во внутренней природе Иуды мог совершиться под влиянием двух условий.

Первое – это разочарование предателя в мессианском назначении Иисуса и Его божественном посланничестве, утрата в предателе веры в Господа как Мессию и пророка. Вступая в общество последователей Иисуса, Иуда, как отчасти и другие апостолы, питал себя радужными надеждами на блестящее будущее; его дух был наполнен честолюбивыми и грубочувственными мечтами о славном царстве, которое пришел основать Христос. Такие мечты и надежды долгое время поддерживались в Иуде могучим величием нравственного характера Иисуса, Его смелою и сильною речью против безнравственных ханжей и лицемеров, стоявших во главе нации, – а еще более – Его необычайными и многочисленными чудесами. В надежде с лихвою вознаградить себя в будущем Иуда решился порвать связи с родиной, семьею, со всем, что дорого сердцу каждого человека в этой жизни, и самоотверженно последовал за Христом. Но, не имея сил отрешиться от этих вместе с молоком материнским усвоенных каждым евреем мессианских надежд и в то же время не будучи в состоянии оценить всю нравственную высоту того мессианского идеала, какой осуществлял в Своем лице Иисус, – Иуда, подобно многим другим последователям Христа, в конце Его общественного служения должен быть сильно разочароваться в своих ожиданиях.

После трехлетнего бездомного скитания по городам и весям, со всякими лишениями и тяжкими испытаниями, когда для Иисуса, по-видимому, уже наступал час явить Себя миру во всем величии Мессии и со славою вступить на царский трон Своего предка Давида, что встречает Иуда? Враги теперь совсем утратили страх перед Иисусом и почти не скрывали своего решения – взять и казнить Иисуса, – и только излишняя, как оказалось, осторожность и боязнь пред Римом за беспорядки, которые могли быть произведены приверженцами Иисуса, заставили синедрион замедлить с исполнением приговора. Народ более любопытствует относительно окончательного исхода дела, чем негодует на синедрион; он уже не льнет к Иисусу, но всецело увлечен приготовлениями к предстоявшему великому празднеству, – недавняя демонстрация в пользу Иисуса, как оказалось на деле, была только минутною вспышкой толпы, в сущности остававшеюся равнодушною к галилейскому пророку; шумные и восторженные возгласы «осанна, сын Давидов» уже готовы были смениться буйными криками «распни, распни Его».

А сам Иисус? Вместо царского венца Он теперь особенно часто и настойчиво говорит в печальном тоне о необходимости Своей смерти и неизбежности предстоящей кровавой развязки начавшейся драмы. Вместо чувственных наград Он уже не скрывает теперь и ясно пророчит Своим последователям, что их ждут тяжкие испытания, гонения и даже смерть. Правда, при этом Христос говорит о вечном небесном блаженстве изгнанных за имя Его, о последнем суде над миром, о новой земле и новом небе, о всеобщем воскресении и будущем прославлении Сына Человеческого. Но Искариота, как и большинство тогдашних евреев, менее всего могли удовлетворить такие обещания; мечты о заоблачной славе и загробном блаженстве, при сильной привязанности тогдашнего еврея к благам земным, должны были казаться Иуде пустыми химерами ввиду того серьезного положения дел, в каком они находились в действительности. Могучее слово Иисуса теперь, по-видимому, также утратило свою власть и силу;

Его грозная речь уже не разит врагов и не увлекает народ, проповедь Христа о религии чистой и духовной, о низвержении чувственных культов иудейского, самарянского и языческого и замене их поклонением единому небесному Отцу в духе и истине – оказалась, по-видимому, совсем бесполезною для толпы, теперь всецело отдавшейся торжественным приготовлениям к пасхальной вечере. Ослабела, по-видимому, и чудотворная сила Иисуса: за всю последнюю неделю Он не совершил ни одного значительного чуда и даже намеренно уклоняется от этого, когда иерусалимские священники и книжники потребовали от Него доказательств Его мессианской власти. Мало того, проповедник новой религии, пророчивший падение иерусалимского священства и так смело разивший книжников, теперь Сам, по-видимому, испытывает страх перед Своими врагами: в продолжение целой недели Он не решается пробыть ни одной ночи в Иерусалиме, но скрывается у вифанских друзей и прячется в диких чащах Масличной горы.

Наконец, и самый нравственный характер Иисуса в глазах ослепленного Иуды мог теперь утратить свое прежнее величие и обаяние: этот проповедник братства и любви, советовавший Своим последователям продать имения и раздать нищим, теперь не только допускает, но и открыто одобряет значительную трату денег на бесполезные масти; не понимая всего глубочайшего символизма этого действия, Иуда не узнает в Иисусе прежнего защитника нищих и голодных и строгого обличителя безумной роскоши богачей. Итак, галилеянин Иисус не есть Мессия и обещанный Израилю царь, – Он, следовательно, есть лжемессия и лжепророк: вот какая мысль могла явиться в омраченном сознании Иуды под влиянием действий и речей Господа в последнюю неделю. Как лжемессия Христос по закону повинен смерти, – Он, следовательно, должен быть выдан в руки правосудия и получить достойную казнь: вот решение, к какому вела волю Иуды эта мысль.

Вторым условием нравственного перелома в Иуде могло быть пробудившееся в нем перед праздником Пасхи уважение к иерусалимскому культу и наместникам Моисеева седалища. Величественное здание иерусалимского храма, с его великолепным мрамором, роскошными пристройками и драгоценностями всякого рода; торжественные звуки вдохновенных гимнов, распевавшихся среди священных зданий благоговейными левитами; ручьями струившаяся во дворе храма кровь многочисленных жертв, приносившихся благочестивыми израильтянами; длинные вереницы священников и левитов, с благоговением совершавших полные глубокого символизма священнодействия; миллионная толпа собравшихся