– Сань, идти сможешь?

Орлов осторожно поднялся на ноги и медленно сделал несколько шагов.

– Кажется, смогу. Если не очень быстро. Бежать – это я, конечно, не потяну, а так если, потихонечку…

– Нам нужно добраться до медпункта, тебе необходима операция, иначе все может обернуться очень плохо. И варианта у нас с тобой только два: или мы пытаемся выйти к нашим, или ты остаешься здесь, а я иду на разведку, нахожу наших и возвращаюсь с транспортом.

Орлов слабо улыбнулся.

– Ну, ты же вроде как врач, тебе и решать.

– Я не врач, я пока никто, но как сын хирурга знаю: если ты пойдешь со мной, осколок может наносить дополнительные повреждения, а это нехорошо. Но если я оставлю тебя здесь, это может обернуться тем, что мы потеряем время. Я могу тебя тащить, сил хватит, но это тоже значительная потеря времени. И то, и другое плохо.

– Я пойду, – решительно сказал Орлов.

Саня Орлов шел медленно, но довольно уверенно, и Миша обрадовался, что все, кажется, нормально. Пусть потихонечку, но они доберутся до расположения советских войск, Саню отправят в госпиталь, он поправится…

С наступлением темноты пришлось остановиться. Наломали веток, соорудили что-то похожее на шалаш, чтобы защититься от холодного октябрьского дождя. Ночью Миша почти не спал, тревожно прислушиваясь к дыханию товарища и то и дело проверяя его пульс. Если еще вечером в Мише жили какие-то надежды, то к рассвету их почти не осталось. И еще за ночь прошел шок, и он вспомнил, как их перебрасывали в лес, в тыл к немцам. Только вывести из окружения забыли.

Утром Саня Орлов идти никуда уже не мог. И студент-медик Штейнберг, прошедший хорошую школу у отца-хирурга, понимал, что если в течение суток не оказать раненому квалифицированную помощь, он не выживет. Ни при каких обстоятельствах.

Но где они? И где наши части? Может быть, они совсем близко и есть возможность быстро добежать до них и попросить сантранспорт?

– Саня, если я отлучусь часа на два-три, ты побудешь один? Хочу на разведку сходить.

– Конечно, иди, – слабо улыбнулся Орлов. – Что я, маленький? Куда я денусь? Ты, главное, сам не заблудись, метки ставь, помнишь, я тебя учил?

Миша побежал через лес, мысленно благодаря Орлова за то, что тот настоял на упорных занятиях физкультурой: вот когда пригодилось умение бегать на длинные дистанции по пересеченной местности! О зарубках и метках он тоже не забывал. Еще в школьные годы Михаил много времени проводил в походах с одноклассниками по лесу: походы эти никакого удовольствия не доставляли, но от коллектива отрываться было нельзя, зато сейчас приобретенные навыки оказались как нельзя кстати.

Часа через два с половиной деревья стали редеть, впереди показалась деревня, Миша остановился и стал наблюдать. Минут через пять стало понятно, что деревня занята немцами.

Он двинулся в обратный путь. Орлов спал, лежа на боку и подтянув ноги к животу. Михаил присел рядом на землю, пощупал пульс, внимательно всмотрелся в лицо, оценивая цвет и влажность кожных покровов. Все плохо. Еще немного – и у Сани начнутся сильные боли, а чем их снимать, если в распоряжении санинструктора из препаратов только эфирно-валериановые капли, таблетки с опием, таблетки с кодеином и аспирин? Таблеток с опием хватит на сутки, максимум – на двое, а потом что?

Миша достал из сумки термометр, сунул Орлову под мышку. Тот проснулся, но не пошевелился, лишь открыл глаза.

– Ну что там? Нашел наших? – тихо спросил он.

– Не нашел. Немцев нашел. Километров пятнадцать отсюда.

– Ясно. А со мной что? Ты же должен знать, ты ведь доктор. Когда я смогу идти?

– Да какой я доктор, ты что? – Миша постарался улыбнуться. – Так, недоучка, кое-чего по верхам нахватался. Побудем с тобой здесь, пока тебе не станет полегче, потом снова пойдем. Пока сидим – как раз и порешаем, в какую сторону идти: в сторону этой деревни, чтобы попытаться ночью ее обойти, или в обратную сторону двигаться.

– Так когда я смогу идти? – настойчиво спросил Орлов. – Ты можешь точно сказать?

– Знаешь, мой отец всегда говорил, что в медицине ничего нельзя знать точно. После одних и тех же операций люди одинакового возраста и одинакового состояния здоровья поправляются по-разному: одни уже на третий день выходят во двор подымить и сестричкам глазки строят, а другие по два-три месяца лежат без улучшений.

– А с такими ранениями, как у меня? Выживают? Поправляются?

– Конечно, – заверил друга санинструктор Штейнберг. – И вообще, мой отец говорил, что врачи – это единственные атеисты, которые верят в чудеса, потому что они эти чудеса своими глазами видят. Болит сильно?

– Сильно.

– Таблетку дать?

– А она поможет?

– Поможет, но ненадолго. Часов на пять-шесть.

– Тогда не надо пока, я еще могу терпеть. Ты расскажи мне что-нибудь, – попросил Орлов. – Поговори со мной, может, от боли отвлекусь. А то в тишине она меня совсем накрывает. И пить хочется. Знаешь, сам удивляюсь: жрать почему-то не хочется совсем, а вот водички бы…

– Тебе нельзя с таким ранением, – строго проговорил Михаил.

– Да я понимаю… Просто так сказал.

– Потерпи, Саня, завтра должно стать полегче.

Он лгал. Он точно знал, что завтра полегче не станет. И решил про себя, что если не произойдет того самого чуда, о котором неоднократно рассказывал отец, он с завтрашнего дня начнет давать Орлову пить. Понемножку, по одному глоточку. Саня все равно умрет, так зачем ему еще и от жажды мучиться?

Вытащил термометр, посмотрел: температура высокая. Орлов тревожными глазами наблюдал за товарищем.

– Ну, чего там?

– Все нормально, температура такая, какая и должна быть в твоем состоянии. Что ж тебе рассказать такое завлекательное?

Михаил постарался сделать голос веселым и уверенно-бодрым.

– Про Сангедрин расскажи.

– Неужели тебе не надоело? Я уже столько про него рассказывал!

– А ты еще раз расскажи. Вот увидишь: начнешь рассказывать – и обязательно что-нибудь еще вспомнишь, о чем раньше не говорил.

– Откуда ты знаешь, что вспомню?

– Законы психологии. Я у деда в книгах прочитал, там много про тактику допроса свидетелей написано, в том числе и про то, как помочь человеку вспоминать, если ему кажется, что он все уже забыл. Ты рассказывай, не увиливай.

Голос Сани постепенно слабел, было видно, что говорить ему трудно. Михаил вспомнил рассказы отца, даже как будто голос его услышал: «Две фазы шока, по Пирогову: эректильная и торпидная. В первой фазе человек возбужден и активен, во второй – лежит тихонечко и ничего не просит». Значит, вчера у Сани была эректильная фаза, он мог самостоятельно идти, и это обмануло Штейнберга, вселило ложную надежду. Если бы он вовремя вспомнил об этих фазах «по Пирогову», то, наверное, настоял бы на том, чтобы раненый лежал спокойно. Но он не вспомнил и не настоял. И как знать, не нанес ли этим вред своему другу…