Но солдаты останавливаются на полпути к моей камере. От удивления поднимаю голову. Мы стоим перед одной из виденных мной ранее комнат, с окошками из чистого стекла. Камера для допросов. Я сжимаю зубы. Вот оно что. До казни они хотят выжать из меня больше информации.

Из наушников одного солдата доносятся помехи, а затем чей-то голос. Солдат кивает. Убирает руку от уха и указывает на камеру.

— Вводите его, — говорит он. — Скоро придет капитан.

Проходят минуты, я жду. У двери стоят солдаты, безразлично смотрят перед собой, невозможно понять, о чем они думают.

Эта камера должна быть более или менее звуконепроницаемой… но я все равно слышу отрывистые пулеметные очереди, далекие крики, исходящие откуда-то снаружи.

У меня сжимается желудок. Наверняка патрули открыли по собравшимся на площади огонь. Неужели они умирают из-за меня? Неужели это я отправил их на смерть?

Проходит еще некоторое время. Выстрелы становятся редкими, а потом и вовсе затихают. Теперь я слышу лишь тишину. Жду. Веки тяжелеют. Больше всего мне хочется свернуться калачиком в углу камеры и заснуть.

Наконец в коридоре раздаются шаги. Мое сознание вновь оживает. Дверь открывается, и на порог ступает молодой человек с короткими темными волосами, которые падают ему на глаза. С головы до ног он одет во все черное. На плечах — серебристые эполеты. Другие солдаты щелкают каблуками.

— Смирно!

Человек жестом отдает команду «вольно». Теперь я узнаю его. Это тот ублюдок, который застрелил мою мать. Джун упоминала о нем. Томас. Должно быть, его прислала командир Джеймсон.

— Мистер Уинг, — обращается ко мне Томас, подходя ближе и поправляя перчатки. — Какое удовольствие встретиться с вами лично. Я уже стал беспокоиться, что такого случая мне не представится.

Я заставляю себя промолчать.

— Хочу задать вам несколько вопросов. Мы предпочитаем, чтобы все прошло хорошо, но, конечно, при неблагоприятных условиях наша встреча может стать несколько неприятной.

Не дожидаясь ответа, Томас достает из-под плаща маленький серый пульт управления и направляет его на пустую стену камеры.

На ней появляется изображение. Какой-то полицейский отчет с фотографией незнакомого мне парня.

— Это широко известные Патриоты, — поясняет Томас. — Можете сколько угодно отрицать связь с ними, но тем не менее пересекаться с ними вы могли и, возможно, поможете нам их найти. — Он бросает взгляд на фотографию. — Знаете этого человека?

Я мотаю головой:

— Никогда прежде его не видел.

Томас щелкает пультом. Появляется еще одна серия фотографий.

— А этого?

— Нет.

Еще фотография.

— Как насчет этого?

— Нет.

На стене появляется еще одно незнакомое лицо.

— Видели эту девушку раньше?

— Никогда в жизни.

Еще несколько незнакомых лиц. Томас меняет фотографии, не мигая и не оспаривая мои ответы. Пока мы продолжаем, я искоса наблюдаю за ним и понимаю: Томаса что-то беспокоит. И это никак не связано с Патриотами. Он держит меня здесь по иной причине.

Еще фотографии. Еще больше незнакомых лиц. Томас не оспаривает ни один из моих кратких ответов.

А потом на фотографии появляется лицо, которое я знаю. Мне приходится постараться, чтобы не выдать себя выражением лица. На нечеткой фотографии изображена девушка с длинными волосами — они длиннее той стрижки, которую помню я, — и бунтарской усмешкой на губах. Тогда у нее еще не было татуировки в виде виноградной лозы. Значит, Каэдэ из Патриотов.

— Никогда ее не видел, — отвечаю я.

Томас показывает мне еще несколько фотографий, затем выключает экран и поворачивается ко мне.

— Что ж, теперь, когда свои обязанности я выполнил, — говорит он, — перейдем к более интересной теме. Я ведь не могу проверить, говорите вы мне правду или нет, верно? Но все хорошо. На это я и рассчитываю.

Я прищуриваю глаза:

— Что ты хочешь?

— Что ж, если я не смогу добиться от вас честных ответов, я просто скажу своему командиру, что вы отказались с нами сотрудничать. И что мне пришлось принять некоторые меры. — Томас не улыбается, однако в его голосе слышится веселье. Он снимает с пояса тонкий нож. — У меня имеется разрешение делать все, что мне захочется, если только это не отправит вас обратно в больничное крыло, ведь мы не хотим расходовать на вас еще больше средств.

Сдерживать гнев я уже не могу. Когда Томас подходит ближе, я выгибаюсь и плюю ему в лицо.

Томас не раздумывает и с силой бьет левым кулаком в челюсть. Моя голова отклоняется назад. Из глаз летят искры.

— Возомнил себя звездой, да? — фыркает Томас. — Лишь потому, что ворвался в несколько зданий и строил из себя благодетеля уличного сброда?

Он снова бьет меня. Я чувствую во рту вкус крови. Тело дрожит от боли.

Томас хватает меня за воротник и притягивает так близко к себе, что я чувствую на щеках его дыхание. Он прожигает меня взглядом.

— Считаешь себя крутым парнем? У тебя хватило наглости целовать Джун… навязываться мисс Айпэрис?

Ах, так вот что его волнует! Похоже, Томас узнал про поцелуй. Я не могу сдержать улыбку, хотя лицо ломит от боли.

— Значит, поэтому я здесь? — спрашиваю в ответ. — Да, я заметил, как ты смотришь на эту девушку. Ты безумно хочешь ее, верно? Как жаль, что она не хочет тебя.

Томас наотмашь бьет меня по лицу.

— Закрой рот. Ты — крыса… хуже, чем крыса. И глупец, если хоть на секунду решил, что Джун увидит в тебе нечто лучшее.

Я смеюсь Томасу в лицо.

— Не умеешь достойно проигрывать, да? Давай я тебя успокою. Расскажу в подробностях о том поцелуе. Ведь больше тебе все равно ничего не светит, не так ли? — Мой голос становится громче, веселье уступает место гневу. — Надеюсь, это будет так же приятно, как убивать чужих матерей.

Томас хватает меня за шею. Его руки дрожат от злости.

— На твоем месте я был бы поосторожнее, парень, — выплевывает он. — Возможно, ты забыл, что у тебя есть двое братьев. Оба находятся во власти Республики. Следи за языком, если не хочешь, чтобы их тела лежали рядом с трупом твоей матери.

Прежде чем я успеваю ответить, Томас бьет меня коленом в живот. Мои глаза широко открываются, я пытаюсь вдохнуть. Вспоминаю Идена с Джоном и пытаюсь успокоиться, прогнать боль. «Будь сильным. Не дай ему сломить тебя».

Но Томас еще не закончил. Оставаться сильным, когда у твоего врага все карты на руках, проще на словах, чем на деле.

Этим вечером Томас уже полчаса стоит у меня под дверью и бормочет различные извинения за то, что швырнул меня на землю. Томас сожалеет, говорит, что не хотел делать мне больно, не хотел, чтобы я противилась приказам командира Джеймсон, не хотел, чтобы у меня были неприятности. Не хотел бросать меня на землю так сильно.