— Я слышал подобные истории. Правда, не с таким свирепым концом. Жених и невеста… они же почти дети. Он пыжится из всех сил, но робеет, конечно… дрожит, как заяц. Да еще и выпил для храбрости. И в постели у него ничего не получается. Дурачок распускает кулаки — дескать, это ты виновата, что я не сумел показать свои мужские достоинства… А здесь-то… что ж он, зверь, что ли, какой? Сопляк совсем.

— Возможно, вы правы. Самое простое объяснение верно, пока не найдутся факты, доказывающие нечто иное. Вы, возможно, слышали от Сесила… наверняка слышали. Это его излюбленная максима. Бритва Оккама. Но одно ясно: мы должны во что бы то ни стало разыскать этого Эрика Тре Русур.

Большая гостиная на хуторе Коллинга почти пуста. Несмотря на жару, печь пылает так, что пламя устремляется в дымоход, и снаружи наверняка видно, как огонь то и дело показывает язык из печной трубы. Вдова сжигает все, что не удалось продать или подарить. Она сидит перед очагом с топором в руках и время от времени равнодушно рубит стулья, табуретки и прочую служившую поколениям утварь.

На закопченном лице хозяйки струйки пота протравили поблескивающие живые борозды. Она неотрывно смотрит на гудящее пламя и не отвлеклась даже на вошедших Винге и Карделя. Даже глаза не подняла, только спросила:

— И что?

Кардель тяжело уселся на скамью у стены.

— Вы не знаете, куда делся жених после свадьбы?

Коллинг ответила не сразу. Одним ударом обуха разломила пополам треснувший деревянный поднос и осторожно, чтобы не обжечься, сунула в печь.

— Не знаю… видела только уезжавшую карету. Догнала, конечно, хотела спросить, куда… но он так и не показался. Только кучер… француз, думаю. Крикнул что-то на своем лягушачьем языке, заржал и хлестнул коня. Наверное, в Стокгольм. Той же дорогой, что и вы появились.

— А что он крикнул?

— Откуда мне знать? Я по-французски ни бум-бум. Но все-таки… все-таки постаралась запомнить. Сама не знаю, зачем.

Она сделала несколько попыток воспроизвести звуки французской речи.

— Le ton beau des vivants? — догадался Винге.

— Во-во. Ле тон бо де виван. Но тут вот что: если Эрика подозреваете, то зря. Эрик не мог убить мою девочку.

Кардель подался к ней.

— Почему это?

Коллинг впервые отвела глаза от огня, резко повернулась на табуретке и со злостью прошипела:

— Да потому! Почему… — передразнила она. — Потому что мальчуган любил ее как безумный. Он до нее даже не дотронулся, хотя они все время прятались в лесу. Все лето! И никто за ними не подглядывал. Хотя ей-то, может, и хотелось… Девочка, конечно, но уже взрослая. Они должны были пожениться, и попробовал бы хоть кто им помешать. Я сама видела, как они встретились. Его долго не было… отец услал куда-то на край света, а тут отец помер, и он вернулся. И его глаза! Видели бы вы его глаза! Такая любовь светилась… как у ангела! Это надо же… я такого и не видела никогда. Ради нее он на все был готов. Убить! Скажете тоже… да он волоса бы на ее голове не тронул.

Эмиль Винге так и остался стоять у двери, внимательно глядя на искаженное горем и гневом лицо крестьянки.

— Иногда сильное чувство переходит в другое. Тоже сильное, но с обратным знаком… в общем, противоположное, — нашел он более простую формулировку.

— Еще раз: волоса бы не тронул! Добрый, честный, влюбленный мальчик. Ничего, кроме хорошего, ему и в голову бы не пришло.

— Мы нашли кровь аж на люстре в их спальне, — буркнул Кардель, стараясь не смотреть ей в глаза.

Она внезапно разрыдалась. Теперь не только пот, по и слезы избороздили ее грязное лицо светлыми ручейками.

— Если это Эрик… если это Эрик… тогда в мире этом вообще нет добра. Ничего хорошего нет в этом мире. Вранье и злодейство… и ничего больше.

Ни Винге, ни Кардель не нашлись, что на это возразить. Они вышли во двор.

Оставили вдову дожигать жалкие останки ее жизни.

Эмиль Винге никак не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами и смотрел на звезды. Тысячи, миллионы безымянных звезд в промежутках между созвездиями. Созвездия… Оказывается, после стольких полубессознательных лет он все еще помнил их названия. Мысленно провел линию от левой руки Девы к Арктуру в созвездии Волопаса, потом дальше, к Сердцу Карла[22]… — И похолодел: как же оно называется, это созвездие? В каком созвездии эта звезда? Несколько тревожных секунд — и выдохнул с облегчением: Гончих Псов! Где же еще быть Сердцу Карла? Конечно же в созвездии Гончих Псов… раньше все созвездие так и называлось: Сердце Карла, потому что в нем была только одна звезда. Другие разглядели позже.

Посмотрел на кучера: тот, похоже, дремлет. Лошади прекрасно знают дорогу, им не надо растолковывать, где сворачивать, а где ехать прямо. Кардель звучно храпит, притулившись в противоположном углу телеги. Что ж… если небо не затянет тучами, доберутся до Стокгольма уже к рассвету.

Винге еще не привык к ошеломляющему обилию вернувшихся к нему ощущений. Наверняка уже далеко за полночь. Ярко светит окруженный туманным ореолом месяц, загадочно серебрятся кроны деревьев, а трава до жути похожа на волчью шерсть. То и дело из леса доносятся странные, нечеловеческие вопли, хрустят под чьими-то лапами сухие ветки…

Эмилю стало не по себе.

Он попытался сосредоточиться па событиях прошедшего дня. Что же произошло? У него возникла необычная, нестандартная догадка. Как говорят, осенило. Только теперь сообразил: такого с ним не случалось с незапамятных времен. Как это назвать? Озарение? А мина Карделя… он не сразу понял, что она означала, настолько незнакомым было ощущение. Оказывается, он может вызвать у кого-то восхищение. Восхищение, одобрение, восторженное удивление…

Господи, а это еще что за звуки? Глухой, монотонный ритм… Но спине побежали мурашки. Его не заглушает даже хаотичный перестук колес, то и дело подскакивающих на пересекающих дорогу толстых корнях сосен. Их преследует какой-то гигант… да, несомненно. Гигант из гигантов.

Винге вообразил, как вздрагивает под его многопудовыми шагами земля. Заткнул уши и постепенно успокоился. Пульс замедлился. Он даже решился отнять ладони от ушей и прислушался. Как будто бы тихо… но достаточно ли быстро они едут, чтобы дать фору преследователю? Безнадежно сложил руки на коленях, попытался думать о чем-то другом… когда же она кончится, эта жуткая ночь?

Винге передвинулся по скамейке поближе к пальту. Тот мирно похрапывал, обхватив культю здоровой рукой. Не сразу, но все же решился: поднял руку, с отвращением глянул на дрожащие пальцы и тихонько ткнул Карделя в бок. Пальт пошевелился, что-то пробормотал и захрапел еще сочнее. Винге ткнул еще раз. Потом решился и ткнул посильнее.