– Не усугубляй, – сопит отец. Он оборачивается к маме и кладет ладонь ей на спину, а затем немедленно отдергивает ее, словно обжегся. – Все будет нормально, Шерон.

– Ничего не нормально, – возражает она, и голос переходит в вопль.

К данному моменту на нас глазеет половина ресторана.

– Ты права, – соглашаюсь я. – Это не нормально.

– Николь, – отец выплевывает мое имя. – Достаточно.

– Ладно, – произносит тетя Джекки. Ее голос тихий и плавный, как будто она разговаривает с детьми. – Успокойтесь-ка все, хорошо? Нам всем нужно успокоиться.

– Я просто хотела провести приятный вечер. Вместе.

– Перестань, Шерон. – Отец делает движение, как будто снова хочет ее коснуться, но вместо этого его рука находит стакан с виски, который только что принесла официантка, прежде чем удалиться как можно быстрее. Судя по размеру, на этот раз – двойной. – Это не твоя вина. Это была отличная идея.

– Это не нормально, – повторяю я немного громче. Нет смысла говорить шепотом. Все уже и так смотрят на нас. Помощник официанта приближается к нам с водой со льдом, но, поймав мамин взгляд, разворачивается и скрывается на кухне. – Нет смысла притворяться. Вы всегда это делаете. Вы оба.

По крайней мере, мама прекращает плакать. Вместо этого она снова смотрит на меня, как на сумасшедшую, открыв рот. Глаза покраснели от слез. Отец с такой силой сжимает свой стакан, что я не удивлюсь, если он его раздавит.

– Ник, милая, – начинает тетя Джекки, но отец ее прерывает.

– О чем ты говоришь? – спрашивает он. – Делаем что?

– Притворяетесь, – говорю я. – Делаете вид, что ничего не изменилось. Делаете вид, что все хорошо, – я комкаю свою салфетку и бросаю на стол, чувствуя внезапное отвращение ко всему и сожаление, что я вообще пришла. – Мы больше не семья. И ты сам обозначил это, когда ушел от нас, папа.

– Достаточно, – говорит отец. – Ты меня слышишь?

Чем злее отец становится, тем тише звучит его голос. Сейчас он говорит практически шепотом. Лицо красное, словно он задыхается.

Как ни странно, мама успокоилась, стала невозмутимой.

– Она права, Кевин, – говорит она отстраненно.

Ее взгляд снова блуждает где-то над моей головой.

– А ты. – Я не могу ничего поделать с собой. Не могу остановиться. Я никогда еще не испытывала такой злости, но сейчас все это закипает во мне, ужасная темная волна, словно монстр, таящийся в моей груди, который хочет только рушить и рвать. – Большую часть времени ты вообще на другой планете. Думаешь, что мы не замечаем, но это не так. Таблетки, чтобы уснуть. Таблетки, чтобы проснуться. Таблетки, чтобы есть, и таблетки, чтобы не есть слишком много.

– Я сказал, достаточно.

Внезапно отец тянется через стол и, схватив меня за запястье, больно сжимает, попутно опрокинув стакан воды маме на колени. Тетя Джекки вскрикивает. Мама отскакивает, опрокинув свой стул. Глаза отца расширились и налились кровью. Он сжимает мое запястье с такой силой, что из моих глаз начинают капать слезы. В ресторане царит гробовая тишина.

– Отпусти ее, Кевин, – очень спокойно произносит тетя Джекки. – Кевин.

Ей приходится положить свою ладонь на его и разжать его пальцы. Администратор, парень по имени Кори, с которым Дара всегда флиртует, медленно идет к нам через зал, очевидно, сгорающий от стыда.

В конце концов отец отпускает мое запястье. Его рука падает на колени. Он моргает.

– Боже. – Краска в одно мгновение сходит с его лица. – Боже мой. Ник, мне так жаль. Мне не следовало… Не знаю, о чем я только думал.

Мое запястье горит, и я чувствую, что сейчас расплачусь в голос. В эту ночь мы с Дарой должны были все уладить. Отец снова тянется ко мне, в этот раз – чтобы коснуться моего плеча, но я встаю, так что мой стул громко чертит ножками по линолеуму. Кори замирает на полпути, как будто боится, что, если подойдет ближе, окажется втянутым в это.

– Мы больше не семья, – повторяю я шепотом, потому что, если попробую произнести это громче, комок в моем горле превратится в слезы. – Вот почему Дары здесь нет.

Я не жду реакции родителей. В ушах появляется звон, как уже было раньше этим утром, перед тем как я потеряла сознание. Я не помню, как пересекла ресторан и выскочила наружу, на прохладный вечерний воздух. Но вот я здесь – на дальнем краю парковки, бегу по траве, судорожно хватая воздух, и мечтаю о взрыве, о конце света, о какой-нибудь вселенской катастрофе, как в кино. Мечтаю, чтобы темнота, словно вода, накрыла нас всех с головой.

Николь Уоррен

Американская лит. – 2

«Затмение»

Задание: В «Убить пересмешника» мир природы часто используется как метафора, помогающая передать суть человеческого естества и раскрыть многие другие темы (страх, предубеждение, справедливость и т. д.). Пожалуйста, напишите 800–1000 слов о событии, связанном с природным миром, которое можно рассматривать как метафорически значимое, используя различные поэтические приемы (аллитерация, символизм, антропоморфизм), которые мы изучили в этой части.

Однажды, когда мы с Дарой были маленькими, родители отвезли нас на пляж, чтобы увидеть солнечное затмение. Это было до того, как в нашем округе открылось казино, и до того, как Норвок превратился в длинную цепочку мотелей, семейных ресторанов и чуть поодаль – стрип-клубов и баров. Там был только ФэнЛэнд и оружейный магазин, песок с вкраплениями гальки, береговая линия и небольшие дюны, словно взбитые сливки.

На пляже были сотни других семей, приехавших на пикник. Они расстилали одеяла на песке, пока диск луны медленно полз к солнцу, как магнит, который притягивается к своей паре. Я помню, как мама чистила пальцами апельсин, помню горький запах кожуры и свои пальцы, липкие от сока. Я разделяла апельсин на дольки и высасывала из него сок, как мы делали всегда.

Я помню, как папа сказал: «Смотрите. Смотрите, девочки. Вот оно».

Еще я помню мгновение темноты: небо вдруг стало серым и рельефным, как мел, а затем наступили сумерки, они опустились очень быстро. Я никогда такого не видела прежде. В одну секунду нас всех поглотила тень, словно мир разинул свою пасть, и мы провалились в его черную глотку.

Все захлопали в ладоши. В темноте защелкали вспышки фотокамер, похожие на маленькие взрывы. Дара взяла меня за руку и, стиснув мою ладонь, начала плакать. И мое сердце замерло. В тот момент я подумала, что мы можем навечно потеряться в этой темноте, застрять где-то между ночью и днем, солнцем и сушей, землей и волнами, которые превращают землю в воду.

Даже после того как луна ушла и повсюду снова воцарился дневной свет, яркий и неестественный, Дара не могла перестать плакать. Родители решили, это из-за того, что она не поспала днем и еще хотела мороженого, и мы купили его. Высокие рожки, слишком большие для нас обеих, мы не смогли их съесть, и они растаяли у нас на коленях по дороге домой.