Действия 16-й армии на схеме п. Сергеева обрываются в Вельске, далее показаны лишь разрозненные стрелки. Поэтому я позволю себе позаимствовать некоторые данные у п. Путны, историографа советской 27-й дивизии в этом походе. Он пишет, что 27-я дивизия попыталась вновь овладеть Вельском, а когда ей это не удалось, 16-я армия, не имевшая никакой связи ни со своим командующим, ни с другими советскими армиями, с трудом форсировала Нарев под Суражем и примерно в полдень 22 августа вышла к 12-й версте шоссе Белосток – Мазовецк, когда Белосток уже с утра 22-го был занят передовым отрядом 1-й дивизии легионеров. Вот как описывает п. Путна происходящее на той 12-й версте: «На шоссе скопились многочисленные обозы и отельные части трех армий (407, 408, 409-й полки и части 2, 3, 6, 8, 10, 17, 21, 55-й дивизий). Противник прочно удерживал Белосток и попытки частей 2-й и 21-й дивизий выбить его из города успеха не имели». Вечером одни предприняли новую отчаянную атаку на Белосток, а другие – ночной марш-обход. Некоторое время путь через город был даже открыт, но в результате всех этих действий в руках 1-й дивизии легионеров осталось большое количество военного материала и множество пленных. Состояние армии очень точно передает п. Сергеев:

«Всякий порядок был окончательно нарушен, и части 16-й армии вышли в виде мизерных остатков когда-то грозных дивизий». В примечании он добавляет: «Кое-какой порядок и боеспособность сохранили только по одной бригаде 8-й и 17-й дивизий и две бригады 27-й дивизии (из пятнадцати бригад, которые были в армии)».

Следующую, 3-ю советскую армию в варшавском сражении постигла несчастливая судьба. Приказ п. Тухачевского бросил ее в атаку на Модлин, а своим левым флангом она помогала 16-й армии; именно поэтому ее 21-я дивизия разделила участь соседней армии. При разгроме 16-й армии 3-я отошла за Нарев и предприняла робкую попытку закрепиться на Буге. Когда ей это не удалось, она прервала взаимодействие с 15-й армией, оставив ее на произвол судьбы, и, видя поражение 16-й армии, начала поспешно уходить вдоль шоссе Вышков – Остров – Замбров. На схеме п. Сергеева мы видим ее 19-го под Вышковом, 20-го под Островом, где она даже не пытается организовать сопротивление и отходит дальше, находясь еще наравне с отступающей в районе Остроленки 15-й армией. В дальнейшем же она вообще отказывается от какого-либо взаимодействия с другими армиями, спешит выиграть время, так как наша 4-я армия уже направилась к Ломже, а 1-я повернула на запад, за Нарев. На схеме мы видим, как 22 августа, в день разгрома 16-й армии под Белостоком и 15-й – под Ломжей, никому не помогая, она спешит тремя стрелками на северо-восток в направлении Осовца и Гродно. Пан Сергеев утверждает, что 3-я армия вышла из варшавского сражения с наименьшими потерями; я также это могу подтвердить, так как месяц спустя я столкнулся с ней, когда она упорно обороняла Гродно и переправы через Неман.

15-я армия не наступала на Варшаву – она обходила ее, направляясь к Висле в ее нижнем течении за Модлином. Наши войска под Варшавой она лишь задела своими левофланговыми дивизиями. Но 17-го вечером, не дойдя до своей цели, эта армия получает приказ отступить в связи с польским контрнаступлением со стороны Вепржа. Отступила – и приняла на себя всю тяжесть боев как раз тогда, когда уже ни одна армия не вела боевых действий. 19 августа мы видим ее сосредоточенной в районе Цеханова, Макова и Пшасныша, еще ожидающей подхода 4-й армии. Но видя полный разгром 16-й и отход 3-й, эта армия отступает. 20-го мы находим ее под Остроленкой, 22-го она в Ломже, откуда в тот же день уходит под натиском одной нашей, 15-й дивизии. Уходит поспешно, уже через Граево, касаясь тем самым границы с Восточной Пруссией. В последнем бою и в ходе дальнейшего отступления она оставила нам большое количество пленных, а немалая ее часть, измотанная и полностью потерявшая боеспособность, перешла границу с Восточной Пруссией и там позволила себя разоружить. И, наконец, 4-я армия в составе четырех дивизий и конного корпуса стекалась, как показано на схеме п. Сергеева, отовсюду – из-под Влоцлавка, Бродницы и из-за Вкры. 22-го под Млавой она разбивает первую преграду (нашу 18-ю дивизию), 23-го под Хожелями – вторую (один полк из так называемой сибирской бригады) и, в конце концов, 25-го под Кольно, остановленная 14-й и 15-й дивизиями, переходит границу и разоружается в Восточной Пруссии.

В истории варшавского сражения обращает на себя внимание странная, неожиданная и внезапная смена ролей противоборствующих сторон. В считанные дни побежденный становится победителем, победитель – побежденным. Но когда сопоставишь какой-то странный призрак польского поражения, который неотступно владел умами и сердцами людей не только у нас в Польше, но и во всем мире, когда сопоставишь бесспорный факт упадка моральных сил в молодом Польском государстве, выразившийся в отправке мирной делегации к стопам п. Тухачевского, когда сопоставишь все это с внезапным, молниеносным поворотом событий, то волей-неволей начинаешь искать каких-то сверхъестественных причин такого стремительного изменения, такого ошеломляющего поворота. Характеризуя победоносный поход п. Тухачевского, я говорил, что у нас создавалось впечатление калейдоскопа, сложенного из хаоса расчетов, приказов и донесений. Этот калейдоскоп вращался, может, медленно, но в нем один день был так непохож на следующий, словно в контрдансе, перемешались все фигуры: маневры дивизий и полков – с географическими фигурами. Но теперь настал мой день – день моего реванша и моего триумфа!

Не жалкий контрданс, а бешеный галоп играла музыка войны! Не день пролетал за днем, а час за часом! Калейдоскоп, раскрученный в такт бешеного галопа, не позволял никому из советских командующих задержаться хоть на одной фигуре. Они молниеносно рассыпались, подставляя ошеломленному взгляду новые фигуры и новые ситуации, которые превосходили все ожидания, разрушали все планы и замыслы. Не знаю, отдавали ли себе отчет мои подчиненные в этом галопе событий, что же все-таки происходит. Устремленные на запад – наверняка нет! Они еще пребывали во временах контрданса, причем замедленного. Зато я всегда с удовольствием вспоминаю, как, переводя калейдоскоп в такт бешеного галопа и непрерывно себя контролируя, я каждый раз с наслаждением констатировал, что остаюсь трезвым и хладнокровным военачальником, не теряющим голову от побед и не впадающим в панику от поражений. И когда Варшава очнулась наконец после долгого страха и начала праздновать и торжествовать, я в Седльцах продолжал войну и сразу после взятия Ломжи 23 августа составил план дальнейших операций. Прежде всего я изменил вынужденное направление фронта, северное – на простое и естественное, восточное. Я перераспределил войска по новым армиям, как победитель даруя прощение за хаос и неразбериху, царившие в управлении ими в период неудач и поражений.

Государство, которому служил п. Тухачевский, назначило его на столь высокий пост в армейской иерархии, что в своей деятельности он не мог не учитывать того, что является прерогативой высших звеньев управления во время войны, ибо полководец, находясь на верхней ступеньке этой лестницы, не имеет права, да и не может ограничиваться лишь решением технических задач, связанных с боевой деятельностью армии. Он должен четко представлять себе возможности, которыми обладают его подчиненные для выполнения поставленных перед ними задач, а также постоянно учитывать силы и боеспособность как своего государства, так и государства, с которым он ведет войну. Без этого высшее управление неизбежно становится слабым и неэффективным, и такого полководца легко сбить со строго военных анализов и оценок, подбросив в его работу элементы и данные, заимствованные из совсем ему чуждой, но постоянно над ним довлеющей области. Такой областью являются – воспользуюсь уже употребленным мной определением внутренние фронты обоих воюющих государств. Сила и направленность внутреннего фронта по отношению к ведущейся войне иногда значат много больше, нежели сила и боеспособность самой армии. Поэтому я не удивляюсь, что п. Тухачевский посвятил целую главу анализу именно этой области, тесно связанной с военным искусством. Принимая во внимание, что во время этой войны я занимал еще более высокую ступень, чем п. Тухачевский, ибо я не только командовал всей польской армией, но был одновременно и главой государства, я должен был учитывать все те же факторы. И сейчас, когда я пишу об этой войне, мне хотелось бы также в отдельной главе коротко сопоставить оба способа ведения такого учета и проследить их влияние на ход и исход войны.