— Но можно было, наверное, с подпольем как-то связаться, — неловко буркнул Арташов.

Лицо Маши исказила горькая усмешка.

— Вот и я поначалу такой же наивной дурой была. Да если и были подпольщики, их в первый же месяц повылавливали. Наверное, вроде меня специалисты, — невесело пошутила она. — Был поначалу партизанский отряд. Но я еще только подумала, а каратели его уже ликвидировали. Ничего не скажешь, ловко немцы работают.

Голос ее задрожал. Арташов почти физически ощутил, сколько боли и озлобленности скопилось в прежней открытой, порывистой девчушке, брошенной без всякой защиты на произвол судьбы и обреченной выживать как умела. Рывком притянул он к себе Машин табурет, прижал ее к себе. И — будто плотину прорвал. Уткнувшись ему в плечо, она разрыдалась.

— Видишь, как получилось, — давясь слезами, забормотала она. — Мечтала на фронт, бороться с захватчиками. А вместо этого им же и служу. Думаю, как наши освободят, попроситься санинструктуром. Только — возьмут ли? Или, наоборот, обвинят. Вот даже ты заподозрил. А там, кому еще объяснять придется. Не каждый вникнуть захочет.

— Ничего, родная, теперь прорвемся, — Арташов огладил подрагивающую головку как когда-то, когда совсем похоже рыдала она после незаслуженного «неуда» по истории политучений. И как тогда, склонившись к ушку, зашептал:

При первой же строчке Маша встрепенулась. Карие глазищи наполнились прежней восторженностью. Расстаться с ней, едва обретя?

Арташов вскочил.

— А зачем, собственно, дожидаться судьбы, если она, голубушка, в наших руках? «Зарницу» помнишь? Кроссы на значок ГТО?

— Ч-чего?

— До линии фронта сможешь дойти?

Маша, сглотнув, кивнула.

— Прямо сейчас!

— Господи! Да поползу.

— Тогда чего копаешься? Живо собирайся! — потребовал Арташов. — Через две-три недели, когда во Льгов придут проверялы, кукиш им достанется, — ты уже будешь числиться переводчицей в армейской разведке — за сотни километров отсюда.

— Женечка! — Маша ошарашенно глядела на жениха. — А тебе за это ничего?..

— Глупости! Знаешь, кто меня на задание послал? Ему слово сказать… — Арташов сорвал с вешалки куртку, протянул. — Только быстро. У нас счет на минуты. И на ноги что-то понадежней. В лесу прельщать некого.

Он с издевкой ткнул в модные полусапожки. Грозно свел брови.

— Или — передумала?

Маша метнулась переодеваться.

Дверь распахнулась. Вбежал Сашка.

— Немцы! Целый «Фердинанд». Въезжают в деревню.

Арташов простонал, — слишком складная выдавалась сказка. Еще и задание погубил.

— Так чего ты-то сюда приперся?! Я ж приказал уходить! — обрушился он на бойца.

— Я Рябенького отправил. Он настырный, дойдет, — Сашка, не обращая внимания на ругань, сноровисто выкладывал гранаты, запасные диски. — Можно попробовать через огороды.

— Поздно! — Арташов увидел выползающий из-за угла грузовик, из которого начали выскакивать эсэсовцы.

— Сволочь! — сквозь зубы обругал он себя.

— Что случилось? — из соседней комнаты показалась переодетая Маша.

Сашка удивленно вскинул голову.

— Маша! Моя невеста, — скупо, играя желваками, представил Арташов. Он кивнул на окно, через которое доносились гортанные немецкие выкрики, удары прикладов о двери домов. Обхватил ладонями родное Машино лицо, улыбнулся через силу. — Вот видишь, милая, как оно опять вывернулось. Залезай в погреб. После скажешь, что ворвались и заперли.

Шаги приблизились к крыльцу.

— В погреб, живо! — Арташов подхватил автомат. Сашка выдернул чеку из гранаты, примеряясь бросить, как только распахнется дверь. С улицы донесся требовательный гортанный голос. Пренебрегая грозной арташовской командой, Маша подбежала к окну, в чем-то убедилась. Скинула надетые боты. Натянула полусапожки. Подхватила кожаный жакет.

— Сидите тихо! Я уведу их.

— Уведешь?!

— Надеюсь, получится.

Она тряхнула головой, эффектно взбила волосы. Озорно подмигнула.

— Ну, как я вам?

— Блеск! — Сашка показал большой палец, на котором кокетливо болталась чека от зажатой в кулаке гранаты.

Маша, победно улыбнувшись, шагнула к выходу. Арташов ухватил ее за рукав:

— Только одно. Если пронесет, никуда. Жди! Скоро начнется наступление. Я тебя обязательно найду. И всё будет нормально! Слышишь? Ни-ку-да! Ты поняла?!

— Конечно, милый! Куда ж я от такого молодца?

Она высвободила рукав, пошевелила шутливо пальчиками и, напевая, вышла на крыльцо. На глазах у эсэсовцев принялась навешивать замок. Неспешно спустилась с крыльца и будто только теперь завидела офицера.

— Отто! — голос ее наполнился изумлением. — Was hat Sie in diese Öde geführt? Wollen Sie zu mir mit dieser Eskorte? (Какими судьбами в этой глуши? Не за мной ли с таким эскортом?)

— Freulein Maria? — пораженный офицер подхватил ее за ручку. — Woher kommen Sie denn? (Вы-то откуда?)

— Ich — klar (Я — понятно), — Маша улыбнулась. — Das ist das Haus meiner Mutter. Hier in der Nähe ist ihr Grab. Ich schaue hier nach dem Rechten. Это дом моей матери. Рядом, на погосте, — ее могила. Приезжаю приглядеть).

— Es ist gefährlich, allein zu reisen, Freulein Maria (Опасно ездить одной, фройлян Мария), — офицер, продолжая ласкать пальчики, укоризненно покачал головой. — Oder haben Sie keine Angst vor Partisanen? (Или не боитесь партизан?)

— Na und! (Вот еще!) — Маша фыркнула. — Sie haben sie doch vernichtet. (Вы же их уничтожили).

— Leider vermehrt sich dieses Gesindel, wie Kakalaken (Увы! Эта сволочь, как тараканы, имеет свойство плодиться), — офицер сделал доверительное лицо. — Vor einigen Stunden wurde das Auto des deutschen Oberst überfallen. Es läuf das totale Durchkämmen des Gebiets. So, dass wir Sie nicht mehr allein lassen. Nach L´gow werden Sie unter Aussicht der tapferen deutschen Armee eskortiert (Несколько часов назад совершено нападение на машину германского полковника. Идет повальное прочесывание. Так что одну мы вас больше не оставим. Во Льгов поедете под эскортом доблестной германской армии), — он склонился интимно к ушку. — Vielleicht wird Freulein Maria deswegen wohlwollender zu einem Soldaten? …Was?! (Может, хоть это заставит фройлян Марию стать благосклонней к фронтовику?.. Что?!) — резко оборвал он рапорт подбежавшего ефрейтора.