* * *

Однажды в воскресенье, когда Нола была на мессе, Питеру пришло в голову пойти в гости к Ландро. Мэгги он взял с собой.

Не то чтобы он скучал по Лароузу. Ландро был его единственным другом. Живущий во Флориде брат мог при случае когда-нибудь его навестить. Но ближе семьи Ландро и Эммалайн у него никого не было.

— Что мы делаем? — спросила Мэгги, когда они подъехали к дому Айронов.

— Просто идем в гости, — ответил Питер.

Ландро подошел к двери, и они вошли.

Лароуз сидел верхом на Кучи и лупил его понарошку. Он поднял на Питера удивленный взгляд. Тот ответил ему таким же удивленным взглядом. В его доме Лароуз никогда не озорничал и не набрасывался ни на кого с кулаками, хотя бы и в шутку.

— Уже пора? — спросил Лароуз.

— Нет, — ответил Питер. — Я приехал не за тобой. Мы с Мэгги просто заскучали, сидя дома, вот и решили навестить вас, ребята.

— Здорово! — Ландро пожал Питеру руку. Его большое лицо расплылось в широкой приветливой улыбке, выражая понимание, а возможно и удовольствие. — Сейчас приготовлю кофе.

Мужчины сели за кухонный стол, а Мэгги пошла прямо в спальню Сноу и Джозетт на запах лака для ногтей.

— Мэгги! Иди к нам.

Сноу наносила на каждый ноготь белую основу, поверх которой выводила черные спирали, перемежающиеся с черными шашечками, как на шахматной доске. Джозетт приклеивала токсичным клеем искусственные ногти из специального набора. Она сидела неподвижно и ждала, пока они высохнут, лишь моргая и закатывая глаза в такт музыке, играющей в наушниках плеера.

— А можно и мне покрасить ногти?

— Какие ты хочешь, Мэгги?

— Фиолетовые. А на них белые черепа.

— Боже, я не умею рисовать черепа, — засмеялась Сноу. — Попроси что-нибудь попроще.

Она взяла из пластиковой шкатулки маленький флакон фиолетового лака и стала его встряхивать. Раздался звук находящегося внутри шарика, бьющегося о стенки, который так нравился Мэгги.

— Может быть, просто нарисовать точки?

— Да, это я могу.

Они углубились в сложную технику нанесения лака. Основа, первый цветной слой, бесцветный лак, второй цветной, снова слой прозрачного лака. Затаив дыхание, они следили, как Сноу подравнивает ногти Мэгги маникюрной пилочкой, а затем наносит на них лак. Пока каждый слой высыхал, Сноу и Мэгги разговаривали.

— Как вышло, что вы приехали в гости? Вы никогда раньше так не делали.

— Думаю, отцу стало одиноко. Мама на мессе.

— Это хорошо, что вы у нас. Мы раньше вместе играли! Это делает ваш приезд менее странным, правда?

— Да, я хочу сказать, что иногда думаю… — Мэгги нахмурилась, но потом просияла. — Между нашими семьями могла начаться настоящая война из-за кровной мести. Но теперь я не думаю, что она возможна.

Сноу была озадачена.

— Потому что… Потому что мы все любим Лароуза?

— Да-да. Мы с ним пронзили себя, чтобы стать братом и сестрой.

— Боже, как это?

— Карандашами. Чтобы получилась синяя точка. — Мэгги стянула с себя свитер.

— Можно посмотреть? О-о-о. Погляди, Джозетт. Прямо на ее плече. Лароуз и Мэгги сделали татуировки в знак того, что они одна семья.

— Лароуза уколол один мальчишка у нас в школе. Я позаботилась о нем. А затем уколола себя, чтобы мы стали помолвлены. Но тогда я не знала, что такое помолвка.

— Да, это не то. Значит, он твой брат…

— Держи пальцы неподвижно, — сказала Сноу. — Положи их обратно на газету.

— Мне нравится, — произнесла Мэгги, почти робея от восторга, и вытянула руку с фиолетовыми в горошек ногтями, чтобы поймать свет.

— Ты позаботилась о нем? Что это значит? — спросила Джозетт. — Ты что, побила того парня?

— Его пришлось возвращать к жизни, — скромно проговорила Мэгги.

— Правда?

— И у тебя не было неприятностей?

— На этот раз нет. Но когда они у меня случаются, я умею с ними справляться.

Джозетт кивнула Сноу.

— Такой и тюрьма будет нипочем. Да уж. Она заботится о нашем младшем брате, блин, она настоящая.

— Жаль, что мы не можем жить одной семьей, — сказала Мэгги. — Вы, например, могли бы оставаться у нас ночевать.

— Ну-у-у, — протянула Джозетт и улыбнулась. — Для этого мы уже слишком взрослые.

— Тогда мы могли бы сделать одинаковые татуировки, — предложила Мэгги. — Я знаю, как.

— Эй, подожди!

Девочки рухнули на кровать, давясь от смеха.

— Я просто очень остро затачиваю карандаш, а потом — бах!

Она сделала быстрое колющее движение.

— Ассасинка! — воскликнула Сноу.

Кучи просунул голову в дверь и сделал женственное лицо.

— Твой отец говорит, вам пора ехать.

Девочки раскрыли объятия.

— Чмок, чмок, по разу на каждую щеку, как будто мы в мафии.

* * *

Вольфред попросил девочку назвать свое имя. Он говорил это, жестикулировал, но безрезультатно. Он спрашивал каждый раз, когда они останавливались. Хотя та улыбалась ему и понимала, что именно он от нее хочет, но не называла своего имени. Просто смотрела куда-то вдаль. Под утро, после того, как они хорошо выспались, она встала на колени у кострища, чтобы раздуть тлеющие угли. Внезапно она замерла и уставилась на деревья. Выставила подбородок вперед, отвела назад волосы. Ее глаза сузились. Вольфред проследил за направлением ее взгляда и увидел тоже. Это была голова Маккиннона, с трудом катящаяся по снегу, с волосами, объятыми ярко мерцающими языками пламени. Порой она натыкалась на дерево и начинала скулить. Иногда она передвигалась с помощью языка, небольшого обрубка шеи и огромных ушей, которые комично загребали снег, точно весла. Время от времени она разом преодолевала несколько футов, затем останавливалась, рыдая от досады, и неловко продолжала свой нескончаемый путь.

Шкала боли

Миссис Пис указала на потеющее, кричащее и искаженное гримасой лицо на листе бумаги, который медсестра положила перед ней. Это была шкала боли[116].

— Очень плохо, да?

— У меня все тело разламывается, — проговорила миссис Пис. — Просто ужасно. Мне было так хорошо без этих приступов! А теперь я даже не помню, куда положила свои пластыри. Я думала, они здесь, под моими бумагами. В жестяной коробке.