— Где болит сейчас? — спросила дежурная медсестра.

— Здесь, здесь и здесь. И еще голова.

— Это вам поможет.

— Надо сделать укол?

— Да, а еще, как обычно, наклейте пластырь. Помните, что вы должны присматривать за этими лекарствами. Мы можем держать их в сейфе за стойкой.

— Я оставлю себе один пластырь, на случай чрезвычайной ситуации.

— Хорошо, хорошо. Но помните, что никто кроме вас не должен его брать. Это лекарство только для вас. Оно в сто раз сильней морфия, понятно? Морфия.

— Вот что мне нужно.

— Теперь вы уснете.

— Я лучше останусь здесь, в своем кресле. Она придет навестить меня.

— Кто?

— Моя мать.

— О, понятно.

— Вы улыбаетесь. Я вижу вашу улыбку. Но это правда, она придет. После всех этих лет они наконец позволили ей навещать меня.

Я писала наше с тобой имя везде, сказала Лароуз матери. Лароуз, Лароуз и Лароуз. Казалось, это будет продолжаться вечно. Я гордилась своим мастерством и тщательно выводила каждую букву. Я писала имя в потайных местах, которые никто не видел. Я писала свое имя для всех нас. Я писала его идеально, с изящным изгибом букв, как в прописях Палмера[117], скопированных на пятерку с плюсом. Однажды я вырезала свое имя на деревянной поверхности, чтобы оно никогда не стерлось. Даже когда по нему прошлись краской, все равно можно было прочитать: «Лароуз».

Оно было еле видно в общей спальне для девочек в Форт-Тоттене. Потом эта надпись появилась на верхнем торце деревянной двери, на нижней стороне стульев, на полках кладовой в подвале, где меня однажды заперли за пререкания с учителем. Это имя было написано казенным свинцовым карандашом номер два[118] в тетради, ныне хранящейся в Национальном архиве в Канзас-Сити[119]. На швабре, внутри буфета, сверху двери шкафа в Стефане[120]. Под партой и на раме классной доски в Марти[121]. Оно было нацарапано на поросшей травой кирпичной кладке старой электростанции в Уахпетоне[122]. Оно появлялось в Чемберлене[123], Фландро[124], в Форт-Тоттене и снова в Форт-Тоттене. Мы оставляли свое имя в тех школах и во многих других, вплоть до первой школы в Карлайле[125]. Потому что история детей с именем Лароуз связана с этими школами. Да, мы писали свои имена в местах, где их никогда не найдут, пока сами здания школ не будут разрушены или не сгорят, как все горести и надежды детей, пошедшие прахом и превратившиеся в дым, уносимый к родному дому.

* * *

У Дуги Веддара был старший брат, а у брата были друзья. Они учились не в начальной школе, куда ходили Лароуз и Мэгги, а в младших классах[126] средней школы. Тайлер Веддар, Кертанз Пис, Брэд Моррисси и Джейсон Вильдстранд по прозвищу Багги[127] пытались называть себя «опасной четверкой». Но до сих пор это название воспринимали скорее как шутку. Члены этой компании были тощими, слабыми и отставали в росте. В основном они забавлялись видеоиграми и бренчали на гитарах Кертанза, доставшихся тому от брата. Они раздобыли сборник песен, но не знали нотной грамоты и не умели настраивать инструменты. По их мнению, звук и так был что надо. Дуги открыл брату, как Мэгги пыталась его убить. Тайлер рассказал своим друзьям, и они стали ждать, когда появится возможность с ней поквитаться. Но ничего не получалось. После уроков Мэгги всегда садилась в автобус. Потом она получила роль поющего гриба в школьной постановке, и ей пришлось оставаться на репетиции, после которых ее забирали родители.

Однажды им посчастливилось, потому что ее мать опоздала.

Мэгги ходила по кругу, злилась и пинала опавшие листья. На улице было холодно, грязно и мокро. Ей это не понравилось. Тайлер подошел и спросил участливым голосом:

— У тебя все в порядке?

Он был настолько старше, что она его не узнала.

— Нет, — ответила Мэгги. — Моя мама опаздывает.

— Мы живем вон там, — он указал в сторону гаража, где ошивалась их компания. — Я и мои братья. Хочешь потусоваться с нами, пока твоя мама не приедет? Ты сможешь увидеть ее из бокового окна.

— Не знаю, — засомневалась Мэгги.

— Моя мама там.

— Ну ладно.

Она последовала за ним к гаражу, и они вошли. Там ждали друзья Тайлера. Они неловко обступили ее, а затем Тайлер спросил:

— Хочешь сесть на диван? — Как только Мэгги села, она поняла, что дело принимает плохой оборот. Они зажали ее с двух сторон, пригвоздив к спинке, и Тайлер произнес: — Ты пыталась убить Дуги.

Потом он и другие парни начали хватать ее за разные места. Их лапы лезли к еще не появившейся груди, просовывались в трусики с надписью «вторник». Они напали на нее, как свора собак, их грязные пальцы щипали ее, пронзали, разрывали на части. Она была в состоянии, близком к обмороку, чувствовала себя ослабевшей и обессилевшей. Сквозь колышущуюся завесу наплывала беда. Голова гудела. Но пальцы двигались все быстрей, и вдруг ожог перевернул все ее внутренности. Она вскрикнула. Когда Тайлер попытался заткнуть ей рот, она укусила его за палец и не разжимала зубы, пока не почувствовала вкус крови. Багги толкнул ее на подушки, но она закричала еще громче и ударила его коленями в промежность, да так сильно, что он взвизгнул и заскулил, как щенок. Кертанз попытался ее удержать, но большие пальцы Мэгги впились ему в глаза. Он повалился на спину, крича, что ослеп, а она прыгнула к гитаре, размахнулась ею и ударила Брэда по лицу. Тот ударился об стену и обхватил голову руками.