— И что же?

— Мне сказали: «Твоя мама красивая».

Нола улыбнулась тусклой, растерянной улыбкой.

Перед тем как сообщить это, Лароуз убедился, что Мэгги закрылась в своей комнате. Было так нелегко вечно лавировать между ними — признался он недавно Джозетт. Это сестра научила его слову «лавировать». Она же открыла ему, что у Мэгги, скорее всего, душевное расстройство, вызванное горем, которое и заставляет ее вести себя так импульсивно. «Нам следовало бы ее удочерить, — сказала Сноу. — Мы любим ее, но ей тяжело». К тому же в доме Равичей были проблемы с взаимопониманием. Джозетт утверждала, что такие отношения с матерью типичны для возраста Мэгги. Ей и Сноу повезло с мамой, потому что Эммалайн родила их молодой, а потому не слишком отличалась от них по возрасту, не строила из себя паиньку и не пыталась командовать. «Делай, что сможешь, — посоветовала Джозетт, — но мне тебя жаль, так как лавировать нелегко».

Той ночью Мэгги проскользнула в его комнату. До этого она долго лежала в своей спальне — остывая после еще одного горячего-прегорячего душа. Она расплакалась в подушку. Одной было хорошо. Но она все-таки как можно скорей подавила рыдания, чтобы закалить себя. Она была волчицей. Раненой волчицей. Она была готова перегрызть горло этим парням. Ее мысли вернулись к тому, как животных влекло к Лароузу. Она доверила бы свою лапу руке этого мальчика.

— Подвинься, — шепнула она и нырнула под одеяло.

Горячие ступни Мэгги коснулись голеней Лароуза.

— Мне надо тебя кое о чем спросить.

В глазах еще стояли невольные слезы. Лицо опухло. Но кожа мальчика холодила подошвы ее ног.

— Пожалуйста, не смейся, Лароуз. Я спрошу у тебя кое-что важное.

— Хорошо.

— Что бы ты сделал, если бы мальчишки набросились на меня, если бы стали лапать и все такое, повсюду, в плохом смысле?

— Я бы их прикончил, — отозвался Лароуз.

— Думаешь, смог бы?

— Что-нибудь бы придумал.

— А может святой убить из любви?

— Святые обладают особой силой, — заметил Лароуз.

— Как думаешь, ты святой?

— Нет.

— А я считаю, что да, — призналась Мэгги.

Она перекатилась на другой бок и посмотрела на полосу тусклого света под дверью. Ночь выдалась прохладной, но мальчик согревал кровать своим теплом. Зудящая грязная пленка, оставленная погаными пальцами, стала рассасываться. Помрачение ума, вызванное неумением матери правильно есть фасоль, рассеялось. Нежный магнетизм простыней поглощал все плохое. Мэгги начала погружаться в сон.

Лароуз погладил кончики ее волос, лежащих на подушке рядом с ним.

— Я раненое животное, — прошептала она.

* * *

Собирался идти снег, первый снег в этом году, Ромео чувствовал в воздухе его запах. Он всегда ощущал эту хрупкую свежесть еще до того, как начинался снегопад и метеорологи на экране телевизоров превращали это событие в драму. Он вышел из дома, прошагал по комьям замерзшей земли и выбрался на дорогу, ведущую к городу. Ничего удивительного, что, пока он шел, в воздухе закружились снежные хлопья. У него даже возникло подозрение, не связано ли это с действием только что принятого наркотика, вдруг оказавшего подобное действие. Он находился внутри игрушечного шарика, застыв на маленькой дорожке в сцене с человечком, вечно идущим в бар «Мертвый Кастер» сквозь падающие кусочки белой бумаги или, возможно, некого химического вещества, похожего на снег, который начинал идти снова и снова, едва ребенок брал этот мирок в руки и переворачивал вверх ногами. Эта мысль ему очень понравилась, даже пришлось напомнить себе, что она не соответствует истинному положению вещей. Неподвижная ходьба приковывала к месту, и мысли становились сосредоточенными.

Но тут Ландро случайно проехал на автомобиле через эту живописную сцену, как всегда, не обращая на него внимания, вскружил за собой снег и вернул мысли Ромео на старую стезю, которой была излюбленная им тема мести. Ландро считал, что находится вне досягаемости Ромео и не интересует его. Но нет, это было не так. Ландро был настолько увлечен собой, так высоко себя ставил, что даже сейчас не помнил об их прежних днях. О давних временах, когда они были маленькими мальчиками, едва ли старше Лароуза. Вот как далеко в прошлое уходила их вражда, невидимая, как глубоко засевшая в теле заноза. Но она существовала и мучила Ромео изнутри, как те фальшивые таблетки, которые подсунули ему эти старые стервятницы.

Снежинки таяли на грязных волосах Ромео. Может, это ни к чему и не приведет, но он подал заявление о предоставлении ему освобождающегося места в больничной службе технической поддержки. Успокойся! Так много рецептурных лекарств, так мало времени. Благодаря тому, что бригада «Скорой помощи» перестала его замечать, он услышал фразу, которую даже записал. «Пуля не затронула сонную артерию». Он достал из коробочки разноцветные кнопки и прикрепил листик бумаги к стене. Нужно найти все связи. Это будет первая из множества улик, которые помогут узнать, что в действительности произошло в тот день, когда Ландро убил Дасти.

Ленни Бриско[128], эта усталая ищейка, и Ромео, его пронырливый друг, сложат этот пазл и выведут злодея на чистую воду.

После того как Ландро проехал на автомобиле, мысли прояснились, и Ромео подумал о том, что люди, обладающие информацией, общаются тихо и так сильно шифруются, что непосвященному их трудно понять. Он учился распознавать сказанное. Иногда приходили на помощь обоснованные догадки. Но он знал, когда говорящие располагают критически важными сведениями.

«Чтобы докопаться до правды, я должен стать воплощением истины — или, по крайней мере, человеком, достойным ее», — подумал он.

Поэтому Ромео решил очиститься и подал заявление о приеме на должность, предполагавшую, что он станет работать в больнице полный рабочий день. Шанс был невелик. Да и от заполнения анкеты его прошиб пот. Но в больнице он получал возможность стать важным человеком. Ведь все люди, занятые в службе технической поддержки, были уважаемыми членами общества. Некоторые из них даже водили «Скорую», и все им доверяли. Стерлинг Чанс, например, действительно походил на фунт стерлингов. Как глава службы он во время собеседования выслушивал ответы Ромео, глядя на него спокойным и проницательным взглядом.

Этот человек казался таким независимым, таким самодостаточным. Ромео восхищался Стерлингом Чансом. Впервые с тех пор, как миссис Пис была его учительницей, Ромео действительно хотел чего-то, кроме надежных способов забыться. Он хотел получить эту должность. Она обещала не жалкую подработку, а полную занятость. Правда, его мотивы были сомнительными. Наркотики и месть. Но зачем рассуждать об этичности, когда наклевывалась стóящая работа? Не было сомнений, что, когда он к ней приступит, прежние способы получения наркотиков покажутся жалкими махинациями. Никогда больше ему не придется испытывать негодование, страдая от нежелательных побочных эффектов. А информация? Если уж он получит информацию на этой работе, это будет информация, которую он станет хранить до тех пор, пока она действительно не понадобится, — смертельная информация. Настолько редкая и шокирующая, что, пожалуй, с ее помощью можно будет кое с кем как следует поквитаться. Это была приятная мысль.