Выйдя из гостиной ее величества и тщательно прикрыв за собой дверь, Лучано снова поклонился. Сначала этой двери, как положено благовоспитанному простолюдину в покоях столь блистательной особы. Потом — секретарю, ответившему равнодушным взглядом. Попятился по ковровой дорожке до следующей двери, последний раз поклонился на прощанье, выскользнул в длинный коридор, уже спокойно прошел три-четыре шага и… едва успел отскочить, прижавшись к стенке.

Какой-то невысокий синьор в темном камзоле с фиолетовой отделкой, черноволосый, но не смуглый, а мраморно-бледный, с осанкой человека, который никому не кланяется, а, напротив, принимает чужие поклоны, стремительно промчался мимо, задев Лучано плечом. Очень выразительно задев! Так, словно в широком коридоре, где проехала бы кавалькада всадников, никак не нашлось места им двоим.

Словно этого синьору показалось мало, он замер на следующем шаге, одним хищным гибким движением повернулся к Лучано и глянул на него острым, как рапира, взглядом. Глаза у синьора были красивые, ярко-синие, как небо над морем в ясный день. А вот взгляд оказался таким, что Лучано, подчиняясь мгновенно взвывшему чутью, замер в почтительнейшей позе, прижав шляпу к груди и уставившись вниз. На ковер перед собой, на собственные начищенные полусапожки и на чужие верховые сапоги из мягчайшей кожи, слегка припорошенные дорожной пылью, только не выше, ни в коем случае не выше! Нет-нет, он скромный приказчик приличного торгового дома! Он знает свое место и не смотрит в лицо разгневанным синьорам, которым имел наглость случайно помешать своим присутствием. Даже грандсиньорам, пожалуй.

Потому что за сапфир, сверкнувший на холеной бледной руке, можно купить парфюмерную лавку в одном из богатых кварталов Верокьи. Точно такую, в какой счастлив трудиться приказчик Лучано Фарелли. А если добавить золотую дворянскую цепь, сияющую с темного камзола россыпью сапфиров и бриллиантов, то на другую чашу весов придется положить еще дюжину лавок вместе с обслугой.

Больше на грандсиньоре драгоценностей не было, напротив, одет он был чрезвычайно дорого, но с изысканной скромностью. Зато смотрел так, словно прямо сейчас хотел кого-нибудь убить. С наслаждением размазать по стене, а потом пнуть окровавленное тело узким носком сапога, сшитого по последней моде. Лучано такие взгляды хорошо знал и отлично определял в них тонкий, но важный оттенок, предупреждавший, что сдерживает обладателя взгляда что угодно, кроме осторожности. Потому что за смерть случайно подвернувшегося простолюдина грандсиньору ровно ничего не будет. И даже сапоги, испачканные кровью наглеца, ему потом ототрут с извинениями.

Так что Лучано стоял, вжавшись спиной в стену и покорно опустив голову, пока грандсиньор, раздраженно фыркнув, не убедился, что простолюдин все осознал, сожалеет, раскаивается и не молит о прощении лишь потому, что горло перехватило от страха. Сапоги с каблуками чуть более высокими, чем здесь носят мужчины, удалились по коридору, яростно впечатываясь в ковер, и лишь когда грандсиньор уже входил в дверь приемной, Лучано позволил себе один быстрый взгляд ему вслед. Запомнил надменную осанку, точеное бледное лицо и синие глаза под тяжелыми веками. Каблуки, добавляющие грандсиньору роста, тоже запомнил — полезная деталь, многое говорит.

А потом отложил собранный образ в укромный уголок памяти, где уже хранилось несколько таких лиц, и мысленно подписал красивым почерком старательного приказчика: «На дороге не попадаться, заказ при случае брать с превеликой осторожностью, убивать издалека и лучше ядом. Очень дорого». Подумал и дописал: «Если заказа не дадут, но подвернется абсолютно надежная возможность, то отравить просто из принципа и никогда этим не хвалиться. Про себя гордиться можно, ибо редкостная и опаснейшая тварь».

И от всей души, с искренним страданием пожалел, что никак не стать свидетелем разговора синеглазого грандсиньора, того самого знаменитого лорда-протектора, как понял Лучано, с великолепной итлийской гадюкой в не менее великолепном женском обличье. Чутье просто рыдало, что представление должно быть исключительное.

Небольшой отряд, собранный для пути в Озерный край, состоял из полудюжины солдат-ветеранов. Все они служили Вальдеронам еще со времен фраганской кампании, и лорд Себастьян ручался за каждого. Возглавил отряд месьор д'Альбрэ, решительно заявивший, что чувствует себя прекрасно и ни за что не намерен пропустить такую интересную поездку. Айлин ожидала, что старшим будет Аластор, он все-таки лорд и наследник, но ее друг лишь кивнул и с беспокойством, как ей показалось, посмотрел на плечо фраганца, когда тот отвернулся. Ну что ж, мужчинам виднее. Притом оказалось, что месьор лучше всех знает Озерный край, все-таки именно там он провел десять лет, сражаясь с теми, чью землю теперь отправлялся спасать от нашествия демонов.

Весной рассвет запаздывает, поэтому выехать решили за два часа до него, еще затемно. Конюшни Вальдеронов остались без верховых лошадей, да и то их едва хватило на всех. Но Айлин ахнула от восхищения, увидев белоснежную арлезийскую кобылу с вьющейся кольцами гривой, которую, слегка смущаясь, подвел ей Аластор.

— Ее зовут Луна, — сказал он, ласково похлопывая атласный круп лошади. — Я готовил тебе подарок на день рождения, но вот… Она хорошо объезжена!

И едва заметно порозовел скулами, так что Айлин преисполнилась благодарности, поняв, что выезжали арлезийскую красотку, хитро косящую на нее большим карим глазом, явно не конюхи.

— Она чудесна, Аластор! — сказала Айлин, тоже вспыхнув, и принялась ворковать с лошадью, чтобы скрыть собственное смущение. — А кто у нас красивая девочка… кто самая быстрая… самая белая… самая милая…

Луна важно приняла у нее сухарь, аккуратно взяв его с ладони бархатными губами, захрупала им и посмотрела на Айлин уже гораздо благосклоннее. Как же хорошо, что в Академии дают уроки верховой езды, причем с боевиками занимаются безо всяких скидок на пол и возраст! Айлин хотя бы в этом никому не будет обузой! И вообще, отец рассказывал, что в каждом армейском отряде старались иметь собственного мага. А она все-таки и боевик, и некромант разом. И ничего, что все остальные спутники — мужчины…

Конечно, леди Гвенивер сочла бы это невозможным неприличием, но Айлин давно уже не думает, что о ней скажут в доме Ревенгаров. Она — почти взрослая магесса! До выпуска из Академии, конечно, еще долго, зато семнадцать лет, светское совершеннолетие, ей уже исполнились. Да и какая разница, что будет с ее репутацией, раз из этого похода все равно не вернуться?

Пряча взгляд и лицо за лошадиной шеей, такой теплой и приятной на ощупь, она невольно вспомнила вчерашний вечер. Аластор вышел из столовой со своим спутником, и лорд Вальдерон посмотрел ему вслед с такой грустной виноватой нежностью, что у Айлин сжалось сердце. Отчетливо вспомнилось, что именно так смотрел на нее отец перед своей последней охотой…

Как же он любит сына, пусть и не родного по крови!

Но зачем месьор Жозеф… Кстати, вот странность, лорд Вальдерон — истинный дорвенантский дворянин, а месьор Жозеф, разумеется, фраганец, однако они так искренне зовут друг друга друзьями! И, наверное, в самом деле очень близки, если месьор Жозеф присутствовал на семейном ужине, так возмутительно прерванном ею. А как почтителен к нему Аластор! Пожалуй, не меньше, чем к самому лорду Вальдерону. Мысли скакали всполошенными белками, и Айлин закусила губу, пытаясь сосредоточиться. Так вот, зачем же фраганский месьор увел Аластора? Ведь им нужно обсудить столько всего…