отключили от аппарата искусственного дыхания.

Поздравляю тебя, мама, сказал я,

тебе сегодня стукнуло девяносто пять.

Она подняла бровь, открыла глаз

и едва заметно улыбнулась —

эта улыбка пыталась задержать уходящую жизнь;

девяносто четыре, поправила она меня.

Это был наш последний разговор.

Но и теперь, через несколько лет

после ее ухода из жизни,

я продолжаю ощущать ее смерть

как непривычную тишину, молчание,

молчание человека, который

всегда должен был что-то сказать по поводу нашего вкуса

и по поводу наших привычек

и при этом всегда утверждал, что говорит только тогда,

когда его об этом просят.

Она сумела овладеть только одним

достижением современной техники,

которую вообще-то недолюбливала и не понимала,

автоответчиком. «Позвони маме» — это все, что она

позволяла себе сказать машине, которая

моим голосом требовала сообщить

имя и номер звонившего.

Мой голос при этом не был похож

на голос живого человека —

это был ясный, четкий безликий голос

говорящей машины, для слуха машины и

предназначенный.

«Позвони маме» — вот что я услышал бы и сегодня,

установи мы телефон в ее могиле.

В 1917 году мой отец закончил прохождение

военно-морской подготовки,

получил звание сигнального офицера и вскоре после этого отбыл в расположение

экспедиционного корпуса в Европе.

Его не успели обмундировать в новую военную форму,

и он был как белая ворона среди ранцев

и обмоток других новобранцев.

Потом, совершенно непостижимым образом,

а может, это только кажется, что непостижимым,

ему изменили звание, причем сделано

это было не Аннаполисом[10],

а местным командованием.

Отца направили в окопы

служить военно-морским наблюдателем

по связи с флотом.

Все правильно, ведь связь и была

его специальностью, как она была специальностью

всех мужчин в нашем роду,

начиная с деда,

который прибыл в Америку в 1887 году и

стал печатником.

Конечно, отец понимал,

что световая сигнализация и сигнальные флажки

годятся только для флота,

но в окопах столь же бесполезными оказались

телефон и телеграф, на которых

держится связь в сухопутных войсках.

Ведь каждой атаке немцев предшествовала

артиллерийская подготовка,

сметавшая кабели и провода,

так старательно подведенные

к штабам батальонов,

и если для того, чтобы поднять в воздух

телеграфные линии, протянутые

вдоль шоссейных и железных дорог

к артиллерийским позициям и

в полевые госпитали, от полков

к штабам дивизий,

достаточно дернуть за оструганный,

пропитанный креозотом сосновый стержень,

и последует выстрел, и тысячефунтовый

снаряд тяжелой гаубицы,

как копье Ахилла,

врежется в провода и

полетит дальше, таща за собой,

словно хвост кометы,

раскаленные провода,

оставив любого генерала

в таком же неведении об обстановке,

как самого последнего пехотинца,

скрючившегося на дне

окопа в своей жалкой форме,

и только рев разрывов будет

непроницаемо закодированным войной

ответом на вопрос генерала

о том, что же происходит в действительности.

Мой наблюдательный отец сразу ухватил

эту особенность и со смехом

рассказывал мне,

что не надо быть Эйнштейном,

чтобы понять, что война —

это такое же врожденное свойство человеческого ума,

как твердость — свойство древесных клеток дуба.

Оправдав надежды своего морского командования,

он оделся в китель цвета хаки

и каску убитого лейтенанта, который

делил с ним блиндаж, и когда

в воздухе повисли свист и грохот,

а земля вздыбилась,

поднимаясь и оседая,

как волны самого тяжелого из морей,

он принял на себя командование уцелевшими

солдатами сигнальной роты;

они упрямо разматывали

свои гигантские деревянные катушки,

заменяя разорванные на куски провода новыми, или

запускали с поднятых рук почтовых голубей, которые

каким-то чудом возвращались обратно,

больше похожие на комья окровавленных перьев.

Отец создал в своей роте команды

посыльных по два человека,

в задачу которых входила доставка

разведывательных данных в штаб

и передача штабных приказов войскам.

Посыльные — единственное, что могло

действительно работать на войне, хотя сведения, которые

они доставляли, могли запаздывать на час и больше.

Американский генерал Першинг очень долго

сохранял свои армии свежими

под своим непосредственным командованием,

но в 1917 году дела у союзников

пошли из рук вон плохо,

а количество убитых в британской и французской армиях достигло

четырех миллионов человек,

большинство из которых

умерли послушными, молодыми, ошеломленными,

согласно своим чинам и званиям.