А я застыл, как холодец в холодильнике. Мне настолько хреново, что смысл её слов доходит до тугой башки с заметным опозданием. А когда всё-таки доходит, понимаю одну, самую охрененную вещь: «Аверина меня не ненавидит». Это блядь настолько круто, что я на секунду скидываю с себя тяжкий груз, медленно погружаясь в тесноту, к которой меня подпустили.

Двигаю тазом, отмечая, что Майя расслабляется подо мной, шире открывая глаза, ртом хватая воздух.

Даже если я сейчас начну просить прощения, то это все равно ничего не будет значить. Слова ничто. Пустое. Чувствую себя дурацкой марионеткой из симс, которым херово поиграли, кривыми руками.

Еще одно движение, и мартышка пытается подхватывать ритм, приподнимая бедра. В ней так узко, что свихнуться можно. Горячо, будто член в кипящее масло опустил, и как псих вытащить не могу. Кайфую.

Готов кончить в эту же секунду. Яйца уже звенят, и этот звук херачит по ушам. Но нельзя. Не сейчас. Кажется, что когда всё это остановится, я потеряю то, что успел обрести. Пытаюсь отвлечься, думая о родственниках, которых заставлю ответить за все поступки. Казню. Уничтожу. Но просто так ничего не спущу с их рук.

Но Майя не помогает. Ее очередной стон, отдается в моей голове. Наклоняюсь, чтобы прикоснуться к раскрытым губам. Они как источник жизни. Нежно целую, выпивая эликсир, насыщая им все тело. Кровь кипит, от каждого нового стона.

Черт.

Я сам, как девственник, еще немного и всё… финал.

Но Майя опережает.

Её возбуждение достигает пика, и она, дернувшись, ногтями вдавливается в мои плечи, громко стонет в пароксизме своего первого оргазма.

***

Майя выкрикивает моё имя, и этот голос я запомню на всю жизнь. Он сладкий, как сахарная вата. Неосознанно растворяюсь в нём.

Прижимаюсь сильнее, вгоняя член во всю длину. Меня хватает всего на несколько энергичных толчков. Выскальзываю из её мокрого влагалища, и бурно кончаю себе в ладонь. Я тупо не посмел, запачкать её живот.

Мартышка тут же вскакивает, прикрывая голое тело подушкой.

– Прости, что пришлось соврать.

Блядь.

Она сейчас серьезно попросила прощения?

У меня?

Моя сильная девочка.

К ней хочу. Обнять хочу. Но приходится на секунду отвлечься. Прохожусь по комнате, открывая комод, чтобы полотенце достать и руку вытереть. А потом возвращаюсь. Одним шагом перепрыгиваю через всю комнату, прижимая к себе любимое тело.

– Мартышка, ты убиваешь меня. – Чем я заслужил её? Где я так выделился перед Богом, что он решил вернуть её мне? – Это я должен душу за бесценок продать, чтобы ты смогла простить меня.

Целую снова мокрые от слез ресницы, и понимаю, что значит чувствовать себя беспомощным. Дохлым. Никаким. Хватит ли у меня, вообще, слов, чтобы загладить чужую и свою вину? Меня ведь всегда тянула к ней. Не было и дня, когда бы я не вспоминал, про свою пчёлку Майю. Да, ненависти было больше, но блядь, я взрослый парень, мог бы и забить на всё это. Но я помнил. Не мог переключиться на другую. Только она. Только моя обезьянка.

Почему я раньше не мог предположить, что её заставили так сказать?

Почему сразу же поверил?

Мало любил?

Блядь, да я никого в жизни не любил так, как любил её.

И не полюблю.

– Они пожалеют. – Твердо говорю ей в ухо, и ни хрена не сомневаюсь в своих словах. Крепче прижимаю её к себе, отрываю от кровати, и как маленького ребенка несу в душ. – Я заставлю всех пожалеть.

– За что они так со мной? – всхлипывает, утыкаюсь носом в плечо.

Не успеваю ответить, как мы одновременно вздрагиваем от звонка в дверь. Он словно заряжает мартышку бешеной энергией, которая помогает ей спрыгнуть с моих рук, и начать метаться по коридору, как мышка в клетке.

– Это Настя… – Захожу в ванную и хватаю первый попавшийся халат, который на стиралке лежит. Спокойно передаю его в руки Майе, и чертыхаюсь, когда она им прикрывает свое тело. – Она сейчас своим ключом откроет, и увидит, как я… как мы…

Двумя руками обхватываю её лицо, заставляя посмотреть себе прямо в глаза.

– Я закрыл дверь изнутри, и ключ не вынимал. При всем её желании, она не сможет попасть в квартиру. Так, что у нас есть время, чтобы успеть одеться.

Готов по голове себя погладить за такую предусмотрительность. Но, она и понятно. После стольких обломов, я по инерции нас обезопасил.

Я быстро натягиваю на себя штаны и футболку, снова забывая про трусы. Пинком ноги, закидываю их под кровать, надеясь, что мартышкина сестра не вздумает на ночь, глядя заняться уборкой. Я не собираюсь скрывать, что мартышка «моя», но наверно, будет лучше, ей самой поговорить с сестрой, зная, что я стою рядом.

Иду первым, открывая дверь. Тут же натыкаюсь, на удивленный взгляд, который от понимания, тут же сменяется злобой.

Даже здесь, алкаш-братец успел мне нагадить.

Я ведь нравился Насте. Какого хера она меня сейчас готова взглядом на куски порвать?

– Что здесь делает Глеб? – Прямо с порога начинает давить сестра.

Я знала, что Настя удивится, увидев Глеба у нас в квартире. Знала, что после этого нам предстоит серьезный разговор. Но я и представить себе не могла, что её это так зацепит.

– Какая-то проблема? Совсем недавно ты сама настаивала, чтобы он со мной остался, пока на работу гоняла. Что изменилось? – Настя смотрит на нас, нервно клацая зубами, и не сдвигается с места, чтобы зайти в квартиру.

Мне становится зябко, от её испепеляющего взгляда. Никогда в жизни, сестра так на меня не смотрела. Даже когда я в детстве шкодничала, случайно разбивая её единственную косметику, она не царапала меня глазами, полных злости и ещё чего-то непонятного.

Для меня абсолютно не понятного.

– Глеб, выйди, пожалуйста. Мне с Майкой нужно поговорить. – Говорит она, и в её голосе нет и капли дружелюбности.

Мной явно что-то движет, когда я резко протягиваю руку, и хватаю Мамаева за локоть, удерживая на месте. Но, кажется, зря стараюсь. По его реакции понятно, что уходить в данную секунду он точно не собирается.

– Почему? – Стою на своем, чувствуя, как теплая ладонь Глеба опускается на мою руку, нежно поглаживая кожу. – Насть, я не в курсе, что происходит, но хватит себя так вести.

Я тут же бросаю взгляд на Мамаева, но этого дурака словно веселит моё заступничество. Иначе, как объяснить его улыбку на всю физиономию, и взлетевшие к потолку брови, которые в полете изогнулись в неестественную дугу.

– Глеб, выходи. – Шаг в сторону и она освобождает проём.

Я целую минуту смотрю ей прямо в глаза, пытаясь понять человека и найти в нем свою родную сестру. Но между нами словно чертово стекло, которое искажает реальность. И я, кажется, догадываюсь откуда у злости ноги длинные выросли.