После вторжения в Эфиопию Муссолини писал об отце Макса, что Франц-Фердинанд не учитывал мощь «расового самосознания», а его заветной мечтой был сплав из рас. Кроме того, Муссолини переосмыслил свои отношения с Австрией и Германией. Призыв Гитлера к «вечному господству белой расы во всем мире» вдруг привлек его[556][557]. На частной встрече в Риме Муссолини объявил о внезапной перемене сердечной склонности любимице Гитлера Лени Рифеншталь: «Передайте своему фюреру, что я очень верю в него и его предназначение». Ее смутили эти слова – ведь публично он всегда говорил, что поддерживает Австрию, – и она спросила: «А не будет ли у вас проблем с Гитлером из-за Австрии?» Он сердито ответил: «Можете сказать фюреру – что бы ни случилось с Австрией, я не буду вмешиваться в ее внутренние дела»[558]. Вернувшись в Берлин, Рифеншталь передала Гитлеру этот разговор.

Последний раз Максимилиан Гогенберг и Бенито Муссолини встречались в Палаццо Венеция, ренессансном дворце XV века, бывшем австрийском посольстве. С его балкона велеречивый Муссолини любил обращаться к восторженным толпам. Рядом были руины Римского форума, где бывшие друзья и союзники убили Юлия Цезаря, и двухтысячелетнее еврейское гетто. Евреев Рима, так же как их австрийских соседей, вскоре предали. В конце самого длинного коридора дворца Муссолини оборудовал свою частную канцелярию. Посетители должны были пройти его весь, под громкое эхо собственных шагов, отражавшееся от мраморных полов и стен. Такого массивного деревянного стола, как у Муссолини, Макс ни у кого больше не видел. Теплота прежних встреч итальянского диктатора и австрийского герцога как будто испарилась. Атмосфера стала заметно холоднее, разговор – короче, а его окончание – жестче. Под шум плотного римского уличного движения Максимилиан предупредил Муссолини:

Мы – маленькая страна, остаток великой империи, но то, что случится с Австрией, случится и с вами. Здесь, в самом сердце Рима, где вы работаете сейчас, будет маршировать германская армия. Над этим самым дворцом, где мы сейчас с вами беседуем, будут развеваться германские знамена. Точно так же, как никто не помогает нам сегодня, никто не поможет вам завтра. И вы тоже падете жертвой. Нацисты вас сомнут[559].

В 1936 г. самой большой новостью, занимавшей почти все умы и сердца, была вовсе не ось Берлин – Рим, о создании которой осенью объявили Гитлер и Муссолини. Королевское семейство Англии, а вместе с ним и всю страну сотрясал грандиозный скандал. Американский журналист Х. Л. Менкен назвал его «самой сенсационной новостью со времен Воскресения Христа»[560]. Через триста двадцать семь дней после того, как принц Уэльский стал британским королем, он отрекся от престола, чтобы жениться на своей любовнице[561]. Его твердая решимость взять в жены миссис Симпсон, дважды разведенную американку, оба бывших мужа которой были еще живы, обернулась конституционным кризисом, романтической, фантастической сказкой для тех, кто верил в сказки, и кошмаром для монархистов. Дипломат Гарольд Николсон и другие представители британского высшего общества волновались, как бы он не подорвал веру в королей[562]. Для австрийских монархистов страшным стал тот момент, когда заварилась эта каша. Они усиленно рекламировали своего принца крови как спасителя нации, а неблагоразумная романтическая история молодого короля Англии бросила мрачную тень на институт монархии.

Стэнли Болдуин, премьер-министр страны, прямо заявил Эдуарду: «Король как глава Британской империи имеет обязательство выбрать себе королеву, точно соответствующую обязательствам ее положения. Монархию символизируют именно король и королева, а не только один король. Если королю угодно спать со шлюхой, так это его частное дело, но империя должна быть уверена, что королевой он ее не сделает»[563]. Эдуарду такая прямота пришлась не по вкусу.

К немалому смущению Гогенбергов, Уинстон Черчилль и другие сторонники Эдуарда указывали на морганатический брак Франца-Фердинанда и Софии Хотек как на возможный вариант выхода из кризиса. Тогда Эдуард стал бы королем, а его жена – принцессой-консортом, но ни в коем случае не королевой[564]. Британское правительство и англиканская церковь отклонили это предложение, заявив, что миссис Симпсон – не ровня герцогине Гогенберг.

Причиной была не только сложная история ее брачной жизни; британская разведка не сомневалась, что миссис Симпсон если и не шпионка, то уж точно пешка в руках нацистов. Но, видимо, пешку они выбрали не ту. Разочарованный Адольф Гитлер написал своему послу в Лондоне: «Король лишился трона, и теперь в Англии нет человека, готового играть с нами»[565].

Отрекшись 10 декабря 1936 г., бывший монарх мог бы удалиться куда пожелает, но он предпочел улететь в Австрию и там дожидаться окончания развода миссис Симпсон. На целых четыре месяца он поселился в отдаленном сельском доме барона Эжена Ротшильда, о чем кричали заголовки всех газет и журналов. Жена барона, Китти, тоже разведенная американка, приятельствовала с миссис Симпсон. К крайнему удивлению хозяина и хозяйки, Эдуард частенько пересматривал кинохронику торжеств в честь «бриллиантового юбилея» императора Франца-Иосифа. Казалось, старые кадры отвлекали и успокаивали принца. В дружеских беседах он признавался, что досаждала ему лишь неподцензурная американская пресса, которая в свое время первой раструбила о его связи с миссис Симпсон. Бывший король наивно жаловался: «Это американские газетчики загнали меня сюда»[566].