Ника Поливодов был тертым газетным калачом и давно научился различать, кто стоит за тем или иным политическим аттракционом, кто его финансирует и кому он выгоден. К примеру, еще не набравший силу, но, судя по некоторым признакам, грандиозно затеваемый спектакль под названием "русский фашизм" устраивал практически всех, и левых, и правых, и коммунистов, и демократов, и президента, и Зюганова с Гайдаром.

В России фашизм вызывал у нормального человека отторжение на подкорковом уровне, благо никто толком не понимал, что это такое. У большинства (тем, кому за сорок) в этой связи возникала единственная ассоциация – бесноватый фюрер, окруженный гестаповскими палачами; однако в борьбе с новоявленным страшилой каждая борющаяся за власть группировка, при удачном стечении обстоятельств, могла нащелкать избирательные очки. По парадоксу российской общественной жизни это относилось и к самим "фашистам", популярность которых росла день ото дня. Все это не устраивало умного Нику. Массовость заброса при низком натуральном обеспечении неизбежно должна была обернуться очередным пропагандистским мыльным пузырем, и он не хотел засвечиваться в заранее обреченной на провал акции. Вдобавок крайне неудачно, с явным уклоном в водевиль были выбраны персоналии, которые представляли русский фашизм как бы воочию. И Баркашов с его опереточными чернопогонниками, и уж тем более Жириновский с его неопознанной родословной и тайными капиталами словно сошли с подмостков провинциальной сцены, хотя, разумеется, это вовсе не значило, что каждому из них удастся в смуте принудительной капитализации выловить собственную золотую рыбку удачи.

Иное дело – мафия. Ее не надо было придумывать, наряжать в карнавальный балахон и накачивать воздухом, как ярмарочную куклу. Она сама который годок старательно впрыскивала трупный паралитический яд в государственные структуры и была многолика, изобретательна и, в сущности, неуязвима. Словечко, правда, неточное, плохое – мафия – из чужого обихода, сбивающее с толку, но что поделаешь, собственной лексики новое время еще не накопило, да и зачем копить, если все можно взять напрокат: убого, позорно, зато под рукой – Белый дом, мэрия, коррупция, демократия, мафия… Но наша мафия, конечно, была не их мафией с благородный Аль Каппоне во главе, тут заблуждаться не приходилось. Что ей наркотики, контрабанда живым товаром и прочее, на чем нажили капиталы ее забугорные коллеги; она кроила так, чтобы савана хватило на всю страну. При этом у нее был ясный, страдальческий взгляд Богородицы-Девы, изысканная речь партийного чиновника и оснащение от автомата Калашникова до Конституции.

Около года Ника Поливодов исподволь собирал материалы, а когда нагреб достаточно на серию сенсационных статей, то сам ужаснулся. Точно в дурном сновидении, ему открылось, что все они – от мелкого рэкетира, берущего под свою "крышу" коммерческий ларек, до маститого ученого-экономиста, блудливо пережевывающего идейку о всенародном счастье поголовной приватизации, – повязаны кровью и корыстью в одну большую, дружную, блатную семью, подчиняющуюся единому центру, а кто выпал из лона семьи, как выродок, или кого в семью не приняли за отсутствием лишней миски с похлебкой, обречен на неизбежное и скорое вымирание. И у него, маститого журналиста, оказывается, есть в этой семье маленькая, удобная ниша, откуда ему лучше уже никогда не высовываться. Те из его коллег, кому оказалось не по нутру бытование в уголовной семье, именно по этой причине торопливо отбуксовали за океан. Остальные, а имя им легион, перебивались подачками с барского стола и жадно лизали руки пахану, пытаясь угодить всем его прихотям. Была еще немногочисленная группка правдолюбцев, которые верили, что плетью можно перешибить обух, и, угревшись в газетных закоулках, продолжали беспощадно разоблачать ужасы сталинского режима, но их жребий, по определению классика, был уже измерен. Голосить им осталось лишь до той поры, пока пахан мимолетно огрызнется.

Ника Поливодов не желал быть ни с теми, ни с этими, ни с другими, ни с третьими, а хотел быть сам себе голова. Он пришел к главному редактору и предложил цикл бесед с истинными хозяевами новой жизни. Главный редактор тоже был человек ушлый, настырный, с большими заслугами перед демократией, но тираж его газеты упал до роковой отметки, поэтому суть дела он ухватил с лету.

– Надоело ходить с ушами? – пошутил по-домашнему. – Хочешь, чтобы тебе их отрезали?

– Нет, – сказал Поливодов, – мы сделаем все аккуратно. Ведь все зависит от исполнения. Подадим этих ребят с вопросительным знаком.

– Объясни.

– Иван Иванович, чего тут объяснять. Вот, дескать, читатель дорогой, перед тобой персоны необыкновенные, самый крупняк, тайная власть, а уж как они тебе понравятся – вопрос вкуса. Двух зайцев убьем, нам не впервой. Крестным отцам польстим и читателя развлечем. Газету будут из рук рвать. Подписная кампания, Иван Иванович.

– Как бы вместе с газетой нам головы не оторвали.

Не боишься, дружок?

– Нет, не боюсь. Паханы тоже люди, им свойственно тщеславие. Они много лет орудовали в темноте, им это надоело. Представляете, как им хочется заявить о себе громко, чтобы были аплодисменты, цветы, блиц камеры, благодарный рев толпы…

– Что ж, действуй, – задумчиво благословил редактор. – Но в случае чего прикрыть не смогу. Это ты понимаешь?

– Конечно, понимаю, – кивнул Ника. – В конце концов, мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

Жил Ника Поливодов в однокомнатной квартирке на Юго-Западе с кошкой Машкой и попугаем Гришкой.

Жены и детей у него не было, и иногда это наводило его на грустные размышления. Вечером он разложил на столе заготовки к теме "Мафия и власть" и долго изучал список фигурантов. Первоначально в нем было двенадцать человек, но теперь осталось восемь. Буквально за последние полгода двое убыли царствовать на чужбину, а двоих повалили в разборках, одного в Ростове, другого в Чернигове. Похороны павших бандитов, судя по газетным сообщениям, вылились во всенародное горе.

Это было смешно, поучительно и гнусно. Среди оставшейся восьмерки первым в списке стоял Елизар Суренович Благовестов, живая легенда подпольного бизнеса, свирепый рыцарь плаща и кинжала. Его домашнего телефона Ника не знал, зато у него была визитная карточка Иннокентия Львовича Грума, крупного бизнесмена, владельца двух банков и биржевой конторы, который в прошлом сезоне баллотировался в парламент от партии "Экономическое процветание". Этот человек по Никиному досье уже лет десять работал на Благовестова и, возможно, был его правой рукой. Поливодов познакомился с ним в кулуарах какого-то марионеточного фракционного съезда, пили кофе с коньяком в буфете, и Иннокентий Львович наговорил журналисту кучу комплиментов о его статьях. С искренней болью Иннокентий Львович сокрушался о том, сколько еще предстоит тяжелой работы по расчистке авгиевых конюшен, оставшихся в наследство от коммунячьего режима, но все равно это придется сделать, если не хотим до скончания века плестись в хвосте у цивилизованного мира.

Вся надежда здесь на талантливых, честных людей, таких, как Ника Поливодов. Он пообещал Нике, что если ему понадобится хоть какая-то помощь на его благородном журналистском поприще, он будет рад ее оказать. Изощренное фарисейство матерого хищника в тот раз очень позабавило Нику.