– Ты с ума сошел, Фаулер! У нас тут в жизни не было никаких неприятностей, – возразил ему Тайрер. – Весь этот район более-менее спокоен, полиция и войска здесь дисциплинированные и держат все под контролем. Черт, да у нас тут пять баз ВВС в радиусе двадцати миль, а это все элита и целиком за шаха. Скоро обязательно будет выступление лоялистов, какой-нибудь переворот.

– А ты когда-нибудь оказывался посреди переворота? Они же, черт бы их побрал, стрелять будут друг в друга, а из меня вояка никакой!

– Хорошо, скажем, тут начнется серьезная заваруха, что вы предлагаете?

Они обсудили разные варианты и возможности. По земле, по воздуху, по морю. До границы с Ираком едва сотня миль, и до Кувейта легко добраться через залив.

– Предупредят нас заранее, и время у нас будет. – Руди говорил уверенным тоном. – Мак-Ивер узнает, если готовится переворот.

– Послушай, сынок, – сказал Фаулер более кисло, чем обычно. – Я знаю компании. Это то же, что твои чертовы генералы! Если действительно запахнет жареным, про нас никто и не вспомнит и останемся мы тут одни-одинешеньки, так что нам лучше выработать план. Я не хочу, чтобы мне башку отстрелили за шаха, Хомейни или даже за господа бога Гэваллана. Я говорю, если что, драпать нам надо, уносить ноги!

– Черт подери, Фаулер! – вскинулся один из пилотов-англичан. – Ты что, предлагаешь нам угнать один из наших собственных вертолетов? Да нас за это навсегда от полетов отстранят!

– Может, так оно и лучше, чем в рай стучаться!

– Нас могут сбить, черт подери! У нас никак не получится… Ты же знаешь, как контролируются все наши полеты и какой тут радар дерганый… Черт, еще хуже, чем в Бендер-Ленге! Мы в воздух не можем подняться, не спросив разрешения завести двигатели…

В конце концов Руди попросил их представить ему чрезвычайные предложения на случай, если понадобится срочная эвакуация по суше, по воздуху или по морю, и оставил их спорить дальше.

Весь день он в тревоге размышлял, что ему делать, что стряслось в Ковиссе и в Тегеране. Как старший пилот, он отвечал за свою команду, а также за дюжину иранских рабочих и Джахана, его радиста, которым он не платил зарплату уже полтора месяца, и за все вертолеты и запчасти к ним. Нам чертовски повезло, что мы выбрались с Харка практически без потерь, думал он, чувствуя, как сжимается желудок. Перевод представительства прошел гладко: все их машины, все важные запчасти и кое-какие из их транспортных средств перевезли сюда в течение четырех дней, не нарушив их плотного графика контрактных полетов и экстренных эвакуаций.

Выбраться с Харка было легко, потому что все хотели оттуда уехать. И как можно быстрее. Даже до начала беспорядков Харк был непопулярной базой, где нечего было делать, кроме как работать и ждать отпуска в Тегеране или дома. Когда начались проблемы, все знали, что для революционеров Харк – главная мишень. Там было много массовых беспорядков, немного стрельбы. Недавно среди бунтующего населения стали замечать все больше повязок ИООП, и командующий вооруженными силами на острове пригрозил, что расстреляет каждого крестьянина на Харке, если беспорядки не прекратятся. С тех пор как они оставили остров несколько недель назад, на Харке было тихо, зловеще тихо.

И обстановка во время перевода базы не была по-настоящему чрезвычайной, напомнил он себе. Как же нам быть, если она такой станет? На прошлой неделе он летал в Ковисс, чтобы забрать кое-какие специальные запчасти, и спросил Старка, как он намерен действовать в Ковиссе, если ситуация серьезно накалится.

– Так же, как и ты, Руди. Постараюсь действовать в рамках правил компании, от которых в этом случае толку нет, – ответил высокий техасец. – У нас тут есть пара преимуществ: почти все наши ребята раньше служили в том или ином качестве, так что какая-то командная цепочка есть… Только, черт меня возьми, можно сколько угодно планировать и все равно ночами не спать, потому что, когда дерьмо ударит в вентилятор, все будет, как всегда бывает: одни расклеятся, другие – нет, и никогда заранее нельзя сказать, кто как себя проявит и даже как ты сам на все отреагируешь.

Руди не был на такой войне, где стреляют, хотя его служба в германской армии в 1950-х проходила на границе с Восточной Германией, а в Западной Германии ты никогда не забывал о стене, железном занавесе и всех твоих братьях и сестрах по ту сторону и о нависших в ожидании советских легионах и легионах их сателлитов с десятками тысяч танков и ракет позади них – все в каких-то шагах от тебя. И всегда помнил о немецких фанатиках по обе стороны границы, которые боготворят своего мессию Ленина, и о тысячах шпионов, выедающих нам кишки.

Печально.

Сколько их из моего родного города?

Он родился в небольшом городке под Плауэном, недалеко от чехословацкой границы, который теперь находился в Восточной Германии. В 1945-м ему было двенадцать, его брату – шестнадцать, и тот уже находился в армии. Годы войны были для него и его младшей сестры и матери не слишком суровыми. Еды в сельской местности хватало. Но в 45-м им пришлось бежать, спасаясь от советских орд, и они взяли с собой лишь то, что могли унести, присоединившись к огромным массам немцев, бежавших на запад: два миллиона из Пруссии, еще два с севера, четыре из центральной части, еще два с юга, вместе с миллионами чехов, поляков, венгров, австрийцев, болгар – людей со всей Европы, голодных, перепуганных, борющихся за то, чтобы остаться в живых.

Да, остаться в живых, подумал он.

В пути, продрогший, усталый, почти сломленный, он помнил, как ходил с матерью на мусорную свалку где-то под Нюрнбергом. Запомнилась изуродованная войной земля, города, лежавшие в руинах. Мать отчаянно хотела найти на свалке чайник. Их собственный украли предыдущей ночью, новый купить было невозможно, даже если бы у них были деньги. «У нас должен быть чайник, чтобы кипятить воду, иначе мы умрем! – восклицала она. – Мы заболеем тифом или дизентерией, как другие. Нам не выжить без кипяченой воды». Поэтому он отправился с ней, в слезах, убежденный, что это пустая трата времени, но чайник они действительно нашли. Он был старый и помятый, носик погнут, ручка болтается, но крышка была при нем, и он не протекал. Теперь этот чайник, чистый и сверкающий, стоял на почетном месте на каминной полке в кухне их сельского дома под Фрайбург-им-Брайсгау, где жили его жена, сыновья и мать. И раз в год, в ночь перед Новым годом, мама готовила чай на воде, вскипяченной в этом чайнике. И если он был дома, они вместе улыбались, она и он. «Если верить достаточно сильно, сын мой, и пытаться, – каждый раз произносила она шепотом, – ты обязательно найдешь свой чайник. Никогда не забывай, это ты нашел его, а не я».

Внезапно раздались тревожные крики. Руди круто обернулся и увидел, как три армейских грузовика ворвались в ворота, один понесся к диспетчерской вышке, другие – к его ангарам. Грузовики, визжа тормозами, остановились, и революционеры с зелеными повязками попрыгали из кузовов и рассыпались по всей базе, двое побежали в его сторону с автоматами наперевес, крича что-то на фарси, которого он не понимал, остальные начали сгонять его людей в один из ангаров. Холодея от ужаса, Руди поднял руки; сердце бешено колотилось в груди от внезапности этого нападения. Два человека с зелеными повязками, бородатые и потные от смеси страха и возбуждения, ткнули стволы своих автоматов ему в лицо, и Руди отшатнулся.