Каким бы острым ни было разочарование, Никита любил свою Родину так же страстно, как раньше, и он любил Сахалин. На остров он попал по распределению сразу после окончания академии спецназа, что было сделано в первую очередь для того, чтобы убрать его подальше из Москвы после неприятного инцидента с Греческой православной церковью, – но также, как чувствовал Никита, для того, чтобы не дать ему запятнать доброе имя своего отца. Сергей Орлов был героем, незаменимым наставником молодых летчиков, боготворящих его. Кроме того, бывшего космонавта использовали в пропагандистских целях на всевозможных международных симпозиумах и конференциях. А сын его был радикальным реакционером, тоскующим по той славной эпохе, которая продолжалась, до того как Афганистан уничтожил боевой дух самой сильной армии в мире, до того как Чернобыльская катастрофа растоптала национальную гордость, до того как гласность и перестройка развалили сначала экономику Советского Союза, а затем и сам Советский Союз.

Но все это было в прошлом. А здесь, по крайней мере, по-прежнему не исчезло ощущение востребованности, по-прежнему был враг. Командир базы капитан Лешев – вероятно, став жертвой болезни оторванных от Большой земли гарнизонов, – после трех лет, проведенных на Сахалине, все свое время посвящал организации стрелковых состязаний. Таким образом, его заместителю Орлову оставались все служебные вопросы. Никита не сомневался, что настанет день, когда России снова придется столкнуться с японской военщиной, которая постарается вернуть себе отторгнутый остров. И тогда ему выпадет честь повести в бой против самураев свои ударные подразделения.

Кроме того, в глубине души Никита был уверен, что Россия еще не полностью разобралась с Соединенными Штатами. Советский Союз разгромил Японию во Второй мировой войне, и наградой за эту победу стали Курильские острова. Однако, по общему мнению, в "холодной войне" с Америкой Россия потерпела поражение, и русский народ не мог с этим смириться, – определенно, с этим не мог смириться Орлов-младший. Академия спецназа укрепила в нем убеждение: с врагами нельзя договариваться, их надо уничтожать, и в этом ни его солдат, ни его самого не будут сдерживать никакие этические, дипломатические и моральные соображения. Никита был уверен, что усилия Жанина превратить русский народ в нацию потребителей окончатся провалом, как до того окончились провалом аналогичные попытки Горбачева, после чего настанет час окончательной расплаты с банкирами и их приспешниками в Вашингтоне, Лондоне и Берлине.

Только вчера на базу был завезен свежий табак, и Орлов, глядя на то, как над черной поверхностью моря поднимается край солнечного диска, свернул себе самокрутку. Он чувствовал себя неотъемлемой частью этой земли, каждого восхода солнца, и, казалось, достаточно было поднести самокрутку к пламенеющему шару, чтобы прикурить от него. Вместо этого Никита воспользовался зажигалкой, подаренной отцом по случаю поступления в академию. Оранжевый огонек осветил надпись, выгравированную на корпусе: "Сыну Ники, с любовью и гордостью от отца". Затянувшись, Никита убрал зажигалку в нагрудный карман свежевыглаженной гимнастерки.

"С любовью и гордостью". Интересно, какой была бы надпись по случаю выпуска из академии? "Со стыдом и позором"? Или по случаю распределения на эту забытую богом базу на краю земли, подальше от отца и поближе к действительным врагам Москвы, о чем попросил сам Никита: "С разочарованием и недоумением"?

Зазвонил телефон – прямая линия от коммутатора, расположенного у подножия скалы. Адъютант Орлова еще не пришел, поэтому молодой офицер сам снял блестящую черную трубку.

– Сахалин, пост номер один, Орлов слушает.

– Доброе утро, – сказал звонивший.

Помолчав несколько мгновений, Никита спросил:

– Отец?

– Да, Ники, – подтвердил генерал. – Как у тебя дела?

– У меня все в порядке, хотя я, признаться, удивлен. – Внезапно Никиту охватило беспокойство. – Что-нибудь с мамой?

– Нет, у нее все хорошо, – успокоил сына генерал. – И у меня тоже.

– Рад это слышать, – равнодушным тоном произнес Орлов-младший. – Несколько месяцев от тебя не было никаких вестей... в общем, надеюсь, ты понял мою тревогу.

Снова последовала непродолжительная пауза. Взгляд Никиты, по-прежнему устремленный в сторону восходящего солнца, лишившись радости, стал жестким и наполнился горечью. Сделав глубокую затяжку, он мысленно прошелся по последним разговорам с отцом, доставлявшим ему все большее недовольство, затем погрузился еще глубже в прошлое, к своему аресту четыре года назад. Никита помнил, какой стыд и гнев испытал его отец, узнав про его поступок в церкви. Герой-космонавт, известный всей стране, стеснялся выйти на улицу, опасаясь, что его узнают. В конце концов скандал замял не отец Никиты, имеющий большое влияние, а полковник Росский. Для Никиты все свелось к неделе нарядов вне очереди. Отец приехал в казарму академии и прочитал сыну лекцию о том, каким низким чувством является ненависть, не раз губившая великие народы и великих людей. Остальные курсанты молчали, но после ухода великого космонавта кто-то придумал игру в "Никиту и Сергея", в которую будущие офицеры играли на протяжении нескольких недель. "Сергей" старался угадать, в каком месте Москвы его сын написал полные нетерпимости призывы, а "Никита" отвечал ему подсказками "горячо – холодно".

У Никиты в ушах до сих пор звучали голоса однокурсников, их смех.

– Американское посольство?

– Холодно.

– Представительство Японских авиалиний в международном аэропорту Шереметьево?

– Очень холодно.

– Мужской туалет в Большом театре?

– Теплее!

– Ники, – нарушил молчание Орлов-старший, – мне давно хотелось тебе позвонить, но, похоже, мои звонки тебя лишь раздражают. Я надеялся, что время вылечит тебя от твоей желчности...

– А тебя оно вылечило от твоего высокомерия? – перебил отца Никита. – От звездного безумия, дающего тебе право судить, правы или не правы мы, муравьи, копошащиеся где-то под ногами?

– Я узнал, что государство можно погубить не только извне, но и изнутри, – грустно промолвил Орлов. – И это я узнал не во время космических полетов. Этот урок мне преподали честолюбивые люди.

– Ты по-прежнему полон сострадания и наивности, – заметил Никита.

– А ты по-прежнему задирист и относишься к старшим без должного уважения, – спокойно произнес генерал.

– Итак, вот ты позвонил, – сказал Никита, – и мы выяснили, что ровным счетом ничего не изменилось.

– Я позвонил не для того, чтобы спорить с тобой.

– Вот как? В таком случае, зачем? – спросил Никита. – Ты просто решил проверить, какова дальность связи передатчика, установленного в вашей новой телевизионной станции?

– Нет, Ники. Я звоню, потому что мне нужен хороший офицер, которому вместе со своими людьми предстоит выполнить одно ответственное задание.